Инициативы президента, высказанные в статье и последних заявлениях в России и на международном уровне призывают людей к необходимым изменениям. Но модернизация и структурные перемены могут привести к серьезным социальным потрясениям. В стране начнутся процессы, которые могут изменить стратификацию российского общества.
Борис Кагарлицкий, политолог:
Все говорят о модернизации и в данном случае, конечно, спорить с президентом Медведевым невозможно. Не потому, что он президент, а потому, что он сказал на самом деле, как мне кажется, вполне очевидные, в общем-то, достаточно лежащие на поверхности вещи. И замечательно, что это сказано на уровне первого лица государства. Тем более что, на мой взгляд, Медведев опубликовал эту статью, потому что это действительно его волнует. У него действительно есть желание двигаться в этом направлении. Это не вызывает вопросов. Вопрос совершенно другой: а куда двигаться?
Вот в каком-то таком направлении и модернизация. Что такое модернизация? Вот у нас есть очень поучительный и, на мой взгляд, мрачный пример, это корпорация РОСНАНО. Нанотехнология – это та отрасль, в которой как раз в России заделов нет. Т.е. были отдельные специалисты, но такого вот мощного задела, когда, допустим, у нас были бы свои сильные школы, чтобы мы были какое-то время, пусть даже в прошлом, но какими-то мировыми лидерами в этом направлении и можно это лидерство вернуть или, хотя бы, что-то почерпнуть – этого ничего нет. Почему мы берем нанотехнологии? Да просто потому, что это последний тренд, последняя мода в американской технологической жизни. Мы это подхватываем и говорим, ну, раз американцы это делают и раз у американцев это свежая идея, то, значит, и мы должны делать то же самое. Не понимая, что как раз это означает тупик. Потому что нужно смотреть, чего те не делают, понять, где есть свободные ниши и, соответственно, подумать, где возможен принципиальный прорыв именно за счет настоящей новации. Это принципиально другой подход.
Ответственно, во-первых, нужно отказаться от попытки получить что-то сразу и быстро. То, что мы ведь, с одной стороны, хотим модернизации, а с другой стороны, мы не понимаем, что нужно очень долго, мелко и кропотливо работать для того, чтобы создать предпосылки для модернизации. А мы мелко, долго, кропотливо ежедневно работали на то, чтобы уничтожить эти предпосылки. Т.е. на протяжение 15 лет происходила планомерная систематическая демодернизация России. Потому что мы прекрасно понимали, что нам модернизированная экономика не нужна, она нам мешает. Если мы качаем нефть, вывозим, допустим, древесину или живем за счет энергоресурсов, благо реки и гидроэлектростанции есть, то нам все эти научные учреждения, все эти высокотехнологичные предприятия, они нам дороги, невыгодны и на самом деле, с точки зрения такой экономики, они неэффективны.
Поэтому нужно разрушать науку, нужно понижать уровень образованности населения, нужно, по возможности, сделать так, чтобы население сокращалось по большому счету. Потому что такая экономика не может поддерживать слишком много людей. Нужно иметь экономику с очень небольшой элитой, со средним слоем, который более-менее с этой элитой взаимодействует и с гастарбайтерами внизу, которые выполняют технические, мелкие, некачественные работы. Т.е. мы получили именно такую экономику, которая соответствовала этому проекту.
Что значит теперь модернизироваться? Модернизировать экономику – это, значит, ломать то, что мы создали сейчас за 2000 годы. Это, значит, не просто менять, дополнять, украшать, достраивать. Ну, вот сделаем нефтяную трубу, а на этой нефтяной трубе будет винт, сделанный с помощью нанотехнологий, понимаете. Вот это не значит модернизировать. Это, значит, тратить деньги. Ну, вот такую модернизацию можно сделать. Ее можно сделать за 2 года. Результатов вы не почувствуете ни каких, но отчитаться можно будет.
А если мы говорим об экономике действительно модернизации. Т.е. об экономике, где возрождена наука, где резко повысился уровень образования, причем не по количеству людей с дипломами, а по качеству образования, где вы получили достаточно развитую промышленность с передовыми технологиями и хорошо оплачиваемой рабочей силой. Вот во всех этих случаях сразу нужно сделать очень неприятный вывод – это будет находиться в конфликте, в противоречии с существующими структурами, отношениями, элитами, конкретными людьми, которые сейчас управляют и, вообще, с той экономикой, с тем обществом, которое мы сейчас имеем.
Поэтому одно из двух: либо вот этот процесс модернизации приведет к тому, что начнется слом системы, сложившейся в том виде, в каком мы ее получили в 90-е годы, либо этот процесс будет сорван и, в конце концов, выльется в вот эти высокотехнологичные наноболты. Но, я думаю, что как ни странно, кризис дает определенный шанс. И кризис, слава Богу, будет с нами долго. У нас все хорошо. Это будет продолжаться еще, там 2-3 года точно, может быть, 4, а поэтому у нас еще есть время для того, чтобы как-то общественная жизнь развивалась дальше. И я думаю, что это, в конце концов, выльется в политику.
Т.е. вот, кстати говоря, как Горбачевская перестройка началась с призывов к каким-то более рациональным методам хозяйствования, как вы помните. Так и сейчас, вот призыв к модернизации и к приходу от нефтяной трубы к чему-то другому, он либо погаснет, либо приведет к достаточно серьезным политическим переменам, без которых это невозможно в принципе. Т.е. если к этому всерьез относиться, то тогда да, мы получили запуск нового очень серьезного этапа общественных перемен. А если к этому не будут относиться серьезно, ну, поговорили, потом положили статью в архив, то все равно перемены наступят, но по другому, позднее и совершенно в иной форме, может быть, даже будет в более драматической.
Но, на мой взгляд, более или менее сценарий понятен. Более того, это ведь сценарий не совсем оригинальный. То, то я сейчас скажу, это, в общем, в разных вариантах, так или иначе неоднократно делалось. На самом деле есть некоторые базовые параметры, которые повторялись, ну, начиная даже не с Бисмарка, а начиная, в общем-то, с более ранних каких-то этапов. Т.е. да, безусловно, резкое укрепление государства и государственного сектора, в данном случае учитывая, что все ключевые ресурсы, которые могут быть использованы для накопления и консолидации капитала в процессе вот этого модернизационного рывка, они все разбазарены или отданы в частные руки. Значит, опять таки, неизбежно на определенном этапе нужно национализировать часть вот этих сырьевых корпораций.
Кстати, говоря, известно еще одно правило, очень любопытно, что как раз сырьевые корпорации они легче всего поддаются национализации. Нефть, железная руда, которая лежит на месте, печи плавильные, которые примерно одинаково работают, что у государства, что у частного хозяина, гидроэлектростанции, которые стоят на месте и двигаться не могут по определению, потому что река с ними вместе не побежит в другую сторону – вот это все очень легко поддается национализации. Это можно национализировать декретом за пятнадцать минут. Никто ничего сделать не сможет.
Но последствием этого будет то, что финансовые ресурсы, которые сейчас текут в разные стороны из всех этих объектов, они потекут в одно место, т.е. они будут сконцентрированы. Тогда будет достаточно большая возможность уже манипуляции этими средствами и использование их на ключевые стратегические и важные направления. Тогда станет вопрос, а кто определяет эти стратегические направления и какие направления у нас возможны?
И тут, в общем, большой вопрос, это вопрос даже не о демократии в формальном смысле слова, т.е. вот пришел, опустил бюллетень и, значит, пошел домой спать, а об участии. Т.е. будет ли население, будут ли, опять таки, какие-то образованные слои населения участвовать в принятии решения о том, что делается дальше. Но принципиальный вопрос стоит в том, чтобы мы просто направили деньги, скажем, в науку, образование, в высокотехнологическое производство, а в том, чтобы мы определили приоритеты. Эти приоритеты должны быть определены, в том числе, с участием научного сообщества, экспертного сообщества и с участием населения тоже. И соответственно для большинства населения, которое, кстати говоря, еще обладает у нас достаточно высоким уровнем образования, просто этот вопрос на своем уровне у каждого, участие в принятии решения.
Что делать с предприятиями? Как реорганизовать ту или иную территорию и так далее? Т.е. вопрос очень глубокой демократизации и процесс принятия решений и соответственно распределения этих решений на разных уровнях. И понятно, например, что да нужно вкладываться в науку. Понятно даже в какие определенные отрасли нужно вкладываться, потому что действительно есть экологические задачи – это глобальные экологические задачи. Например, если б мы вложились сейчас очень массово, крупно в экологические отрасли, то могли бы стать мировыми лидерами, могли бы экспортировать экологические технологии и экологически новации, допустим.
Но надо понимать, что надо людей учить, надо людей готовить. Сейчас, например, очень важно не просто, допустим, иметь тех же самых рабочих квалифицированных, которые могли б качественно что-то сделать или инженеров, нужно иметь систему подготовки, обучения этих самых инженеров и рабочих. ПТУ были разрушены, технические ВУЗы находятся в очень жалком упадочном состоянии, люди не хотят туда идти. Может быть, нам не нужно столько ВУЗов, а может быть, нужно. Опять таки, мы не знаем. Когда нам говорят: нужно меньше ВУЗов или больше? Т.е. это все нужно, как минимум, обсуждать.
Но я говорю, есть определенное направление. И понятно, что нам нужно восстанавливать инфраструктуру, нам нужно восстанавливать энергетику, нам нужно создать новые технологии, хотя б, под те производства, которые у нас уже сейчас есть и работают, даже под ту же самую нефтянку. Т.е. нам не просто нужно качать нефть, а нужно иметь передовые технологии работы с нефтью. Т.е. вот вам даже самое узкое направление модернизации, очень конкретное. Оно резко не ломает нынешнюю структуру, оно только ее слегка корректирует.
Но все равно, где взять деньги? Кто их будет платить? Сейчас при нынешней крайне низкой зарплате выясняется, что, например, предпринимателям не интересна производительность труда. Потому что, когда люди получают такие гроши, что даже при низкой производительности, их эксплуатировать выгодно. Значит, с чего начать? С повышения производительности труда или с повышения заработной платы? Когда будет стихийно необходимо повышать производительность труда, чтобы оправдать эту заработную плату. Но, так или иначе, мы все эти вопросы должны решать. И их решение, конечно, будет связано с борьбой по каждому вопросу. Как только начинается конкретика, вот тут начинаются конфликты интересов. Тут кому-то это выгодно, кому-то нет. Начинается борьба, кто-то должен победить. И до тех пор, пока мы не откроем вот эту площадку для открытой дискуссии, и по итогам этой дискуссии, не будет победителей и побежденных, а побежденными, скорей всего, окажутся очень многие сегменты нынешней элиты, до этого мы с места не сдвинемся.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии