Институт идентичности

...
— Такая общественная система, где есть правящая партия или нечто, отвечающее за целое, есть замечательные корпорации, которые работают на базе предпринимательства, – это всеобщее счастье, что ли?

— Всеобщее счастье? Нет, конечно. Это всего лишь то, что позволяет стране выжить, сохранить идентичность в жестоком современном мире. Собственно, главная задача той самой правящей партии – это сохранение идентичности. Это верховный институт среди институтов собственности. Это самое мощное, что может быть институционально обеспечено.
Ведь что произойдет, если мы соберемся воевать, а окажется, что у наших воинов тем временем поменялась идентичность под влиянием дискотек, импортных шмоток или Интернета? Им нравятся рогатые шлемы, и они уже между собой по-немецки говорят. Значит, дело проиграно еще до того, как мы начали воевать.

— Многие скажут, что такая правящая партия, отвечающая за идентичность, будет властью тоталитарной.

— А нельзя ли найти слово, у которого смысл будет тот же – total, целостность, но чтобы в нем не было вот этого дурного привкуса опять: корпорация – значит, всенепременно фашизм, а целостный – стало быть, тоталитарный?

— Вот вы и придумайте.

— Слова не придумывают – им возвращают подлинный смысл. Давайте восстановим в правах слово «целое».

— Но ведь мы же не понимаем. Это, наверное, бессмысленный разговор, потому что невозможно понять, что это за целое. Оно же общее, то есть оно исходит ото всех и как-то сливается в единый поток и при этом выстраивается в иерархию... При том наборе философских, политических моделей, которыми мы вообще располагаем, это не имеет описания другого, чем тоталитаризм. Вот западное общество, как мы его понимаем, противопоставляет целое и индивидуальное и говорит, что индивидуальное важнее.

— Ну, противопоставлять – дело нехитрое. Те мистические свойства целого, о котором Вы говорите, философам известны, Ильенков называл такое целое «конкретно-всеобщим». А в обыденной жизни между частным и общим, как выяснилось, еще есть корпоративное. Как только выясняется, что сторон уже три, невольно начинаешь чесать репу – то ли надо противопоставлять, то ли надо объединять, потому что все-таки троица. Ну давайте противопоставим Бога Отца и Бога Духа Святого, а Бога Сына выкинем для ясности – это будет образец дуалистического западного мышления? Нам никто не запрещает так мыслить, только в этом есть что-то нецелостное и потому греховное.
Слово «целое», total не нуждается в самооправдании. Ну, кому-то угодно было к нему прилепить этикетку «плохой». А к слову «индивид» прилепили слово «хороший». Ну, а как быть с тем, что сказано: «плохо человеку быть одному»? Каждый из нас это понимает прекрасно. Зачем мне быть индивидом, если нет другого, кому я стражду преподнести мою индивидуальность, без которого я не могу жить?

— Я как-то раз высказала соображение, что в России очень сильна воля к сохранению нации, то есть целого. Именно эта воля привела к власти Путина. Но ведь все, что мы смогли сделать, так это делегировать право осуществлять эту волю самому Путину.

— Ну да, если мы не умеем сами целое создать, поддержать, постоять за него – тогда мы всучаем заботу об этом целом кому-то одному и говорим: «Царь наш, батюшка, или кто ты там у нас, президент, премьер – давай ты теперь за целое будешь отвечать, вот и парься». И он, бедный, уже понял, что вместо «рынка» отвечает за всеобщий российский базар.

— И тогда возникает конфликт между теми, кто себя называет либералами, и, пусть условно, теми, кого я представляю и у которых нет названия (не назовешь себя консерватором). Одни говорят: «Свободу душат», – а другие: «Зато целое сохраняют». Одни считают, что ради свободы можно это развалить на любое количество кусков, и черт с ним, потому что важнее безопасность индивидуальная, а другие готовы зачем-то рисковать индивидуальной безопасностью.

— Проблема имени. Свобода – необходимый внутренний момент целого, но это наше целое нужно как-то назвать. Вы же, наверное, имеете полное моральное право сказать, что называете себя русскими. Но тут выясняется, что уже объявились узкоспециализированные корпоративные, либеральные, патриотичные и прочие «русские», у которых «русский» не только в паспорте, но и в дипломе. И они спрашивают: «Какие вы такие русские? А что у вас там с партийностью дедушки? А в Перуна веруете? Владеете славяно-горицкой борьбой?»
У нас в обществе предпринимаются попытки присвоить имя «русский» гражданами, фанатеющими на какой-нибудь политической или этнографической частности. Это малые дети своего рода, такие же дети, как профессиональные либералы. Нельзя приватизировать ни звезду, ни её отражение. Монополию на слово «русский» осуществляют только институты идентичности от имени общества в целом. Никто не может его за собой закрепить, это по определению «общественная собственность». Ею нельзя обладать, но к ней можно «быть причастным» (категория Платона). Причастность эта трудно даётся, но открыта для всех, включая славян, либералов, эфиопов, масонов, дзен-буддистов, чухонцев, студентов, татар, культурологов, культуристов, толкинистов и домохозяек. Именем её мы сможем легко объяснить себе и другим, чего хотим. И тогда бедняга Путин (а за ним бедный Медведев и другие братья по правящей, но не властвующей партии) просто окажутся оперуполномоченными по русскости.