Борис Кагарлицкий рассказывает о значении 7 ноября и социалистической революции. Революция 1917 года вписана в один ряд с другими великими революциями, которые изменили мир, и подобно Великой французской, она не может оцениваться однозначно. И в любом случае недопустимо забывать об этом дне и нивелировать его смысл.
Борис Кагарлицкий, социолог, директор Института глобализации и социальных движений:
Интересно, что 7 ноября – это праздник, который очень хотели и специально пытались убить. Потому что, конечно, сначала его переименовывали, потом отменили, назначали другой праздник на другой соседний день. Иными словами, совершенно понятно, что 7 ноября – это не просто праздник, который уходит когда-то в историю, в прошлое, а наоборот, праздник, который не хочет уходить в прошлое, в историю. Он остается напоминанием о том, что революция 1917 года – это то событие, которое предопределило историю России на последующие 100 лет.
Сейчас мы отпраздновали только 92 годовщину, но и, я думаю, в 2012, и в 2015, и в 2017 году это, все равно, по-прежнему будет актуальная тема. И на самом деле, то невротическое отношение к празднику, которое мы наблюдаем, когда одним он, по-прежнему, очень дорог, другим, он кажется крайне опасным и вредным, а третьих, он просто беспокоит, - это показатель того, что история не закончена. Другое дело, что, в итоге того, что 7 ноября перестали признавать в качестве государственного праздника, произошла определенная приватизация. Ну, вообще, у нас любят все приватизировать. В данном случае, КПРФ попыталась приватизировать праздник, сделать его партийным. И до какой-то степени это им удалось, но только до какой-то степени.
Потому что сама КПРФ находится в упадке, в партии очень велики разногласия между рядовыми членами и руководством, избирательная база сужается и, все-таки, приватизировать праздник и сделать его чисто партийным, я думаю, в конечном счете не удастся. И наоборот, растет количество людей, которые никакого отношения к КПРФ не имеют, более того, крайне негативно относятся к этой партии и её практике, но, при этом праздник всё-таки воспринимают, как что-то важное, как свой, а если даже не свой, то, по крайней мере, как значимый праздник или, по крайней мере, они готовы об этом говорить, спорить, обсуждать.
Ну, не случайно, к примеру, Институт общественного проектирования (ИНОП) в преддверии 7 ноября – 2 ноября – провел в Ленинграде научную конференцию с названием "Октябрьская революция – главное событие XX века?". Особенно мне нравится вопросительный знак в конце: "главное все-таки или нет?". Но конференция была очень странная, она состояла из каких-то, в общем, нестыкующихся выступлений и, на мой взгляд, она показала только одно: она показала, что гражданская война продолжается, только другими средствами. Никакого примирения, никакого преодоления, никакого синтеза нет. Кто-то нам говорил про синтез белой и красной идеи и так далее – все это полная чепуха, этого нет и быть не может. Понятно, что, в конечном счете, современная Россия, да и современная Украина, да и многие другие части бывшего СССР, они сформированы событиями, запущенными именно во время революции 1917 года. Проблема в том, что значительная часть современной России и значительная часть современной российской интеллигенции, не говоря уж об её элите, не хочет этого признавать, не хочет с этим мириться.
Почему – тоже понятно, это связано с тем, что та революция бросила вызов старому порядку, существовавшему и до сих пор существующему в масштабах Европы и мира. Социалистическая революция потерпела поражение и она потерпела поражение как глобальная революция, социализм не утвердился в мире, он не утвердился в Европе, он не утвердился в развитых странах. Соответственно, он потерпел на тот момент крах. И отсюда двойственность отношения к революции, потому что революция не просто изменила общество, но, изменив общество, она потерпела поражение в своих задачах, в своих целях и своих идеалах. Но вопрос в том, насколько эти идеалы мертвы? На мой взгляд, они не мертвы, они более, чем живы и современный экономический кризис как раз показывает, что старый режим, то есть капиталистический режим, то есть режим либеральной экономики, если угодно, он должен быть чем-то изменен. Конечно, он будет заменен не на большевистский режим образца 1917, 1918 или, там, 1920 года.
Но то, что порывы и стремления, которые продемонстрировала русская революция в 1917 году, они по-прежнему живы, причем, живы, может быть, не столько в России, сколько в мире, это, на мой взгляд, просто подтверждается лентой новостей каждый день. И понятно, что большевистский режим был таким же крайним примером, как, скажем, якобинский режим во Франции. И то, и другое были крайностями, которые потерпели поражение, и крайностями, на которые можно потом ссылаться, чтобы дискредитировать саму идею. Но, надо помнить и о другом: если бы не было якобинцев, то очень многих других прогрессивных явлений в истории Европы тоже не было бы, то есть, вот это вот забегание вперед, это превращение революционного импульса в своеобразный государственный экстремизм – это тоже неизбежная плата за рывок в будущее.
И это крайне неприятно для современников может оказаться, особенно для тех, кто попал под вот эти колеса, но это, к сожалению, часть истории, это то, без чего история не делается. Приходится повторять, что история для комфорта мало приспособлена, она по-другому делается и надо прекрасно понимать, что Энгельс был абсолютно прав, когда говорил, что каждая революция забегает вперед, за пределы своих исторических задач и возможностей. Вот когда она совершает такое забегание, то, естественно, порядок, воцаряющийся в обществе не может быть иным, кроме как жестко-диктаторским, потому что вот это вот забегание вперед находится в противоречии с повседневной жизнью, в противоречии с повседневными возможностями и, зачастую, потребностями людей, если не брать идеалистические потребности – идеалистически люди могут быть двумя руками "за" – но в повседневной жизньи они все время сталкиваются с невозможностью жить вот по этим правилам. И потом начинается реакция, откат, когда мы говорим: "Эти правила, в принципе, неверны". Или дело было не в том, что, в принципе, эти правила невозможны и по ним, вообще, нельзя жить никогда и никак, а в том, что сейчас, при данных обстоятельствах, жить по этим правилам было невозможно, потому они и потерпели поражение. Но они же тоже не возникли ниоткуда, они тоже были порождены жизнью. Они были порождены банкротством старых правил, банкротством старой системы.
Дальше начинается целый исторический период, когда старая система демонстрирует свою несостоятельность, а новая ещё не готова, она не созрела, мы до неё ещё не доросли, если угодно. И это, собственно говоря, есть трагедия всего XX века. Потребовались войны, революции, ГУЛАГ, немецкие концлагеря и прочие ужасы, которые, в конечном счете, выражают только одно: неспособность мира справится с собственными проблемами. И отсюда- вот эта волна трагедий.
Сейчас мы опять на пороге определенных перемен, и просто очень хочется надеяться, что эта волна перемен, она будет не столь трагична, не столь драматична, что мы извлекли уроки хотя бы чисто человеческие. Что определенные вещи делать нельзя, что иногда лучше проиграть, чем выиграть такой ценой. Это страшная диллема большевизма: или ты проиграешь, или ты выиграешь ценой очень большой крови. А если ты выиграешь ценой очень большой крови, сможешь ли ты реализовать свои гуманистические идеалы? Вот проблема!
С другой стороны, проигрывать тоже не хочется и поражение – это тоже, между прочим, очень часто большая кровь. Кстати говоря, неслучайно, что красный террор начался с того, что большевики увидели, как произошел белый террор в Финляндии, где революция потерпела поражение, где социал-демократы и, так называемые, "красные" протокоммунистические, социалистические силы Финляндии уступили власть фактически, и начался "белый" террор с чудовищными совершенно последствиями. Соответственно, чем ответили большевики? Они ответили "красным" террором. А какой выбор? Ну, выбор, на самом деле, находится за пределами морали, к сожалению. То есть, любой ответ является катастрофой. Но такова история и, к сожалению, история очень часто ставит людей в ситуацию, когда морально оправданных поступков нельзя совершить вообще, то есть можно только не совершать поступки, можно, в лучшем случае, дать с собой расправиться, превратиться в жертву. Позиция жертвы является единственным морально оправданным поступком, морально-оправданной позицией в этой ситуации. Но это тоже не для всех допустимо и далеко не всегда правильный ход. Поэтому я думаю, что мы должны сейчас понять нашу историю, именно, как грандиозную трагедию, но в трагедии есть борьба с роком, как известно. И в трагедии есть катарсис, то есть преодоление этого рока. А нам судьба оставила впереди ещё много драматических событий, через которые мы должны пройти, чтобы, все-таки, этот катарсис состоялся.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии