01 Я русский, значит — имперский!

Ностальгию по империи в нашей современной культуре не заметит разве что слепой. К имперскости повернулись все: старые и молодые, левые и правые, традиционалисты и авангардисты. Недаром так обрушились на ностальгирующих художников и писателей недобитые либералы. К примеру, А. Пелипенко в огромной работе «Закат империи» пишет: «Чем грандиознее имперский проект, тем страшнее историческая цена, которую платит за него народ метрополии. Народы, успевшие отказаться от имперского проекта, как, например, турки или испанцы, расплачиваются длительным прозябанием на задворках. Не отказавшиеся — полным исчезновением. Есть ли объективные основания полагать, что Россия станет исключением из этого правила?»

Во-первых, я не вижу, чтобы турки отказались от имперских амбиций. Уже и на Крым поглядывают. Во-вторых, пугающий нас антиимпериалист напрочь забыл о Китае и об Индии. Молчит и об имперскости США. Ему не нравится исключительно русское имперское незатухающее самосознание православного космоса, вторжение в имперскость ведущих русских писателей. Но может ли быть русский народ вне имперскости? Может ли быть русская культура вне имперскости? И откуда в головах либералов возникло утверждение, что «Имперский народ не имеет нации»? Разве римляне и греки были вненациональны? Впрочем, оставим наших оппонентов в покое. Они-то как раз блестяще доказали всеми своими беспомощными потугами 90-х годов, что либерализм в России невозможен. «Я поэт, следовательно, не либерал», — писал русский гений Александр Блок.

Такое может сказать о себе любой по-настоящему крупный мастер русской культуры. Империя вообще — прежде всего явление культуры, без культурного имперского сознания, без освоения имперского культурного пространства невозможно никакое построение державы как таковой.

«Певец империи и свободы», — писал о Пушкине в 1937 году русский мыслитель Георгий Федотов. А сам поэт подтверждал это определение не только своими стихами, но и емкими словами об эпохе Петра: «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, при стуке топора и при громе пушек…» Так мы входили не раз: и как желанные гости, и как освободители, но никогда — как завоеватели. Как молодая имперская нация мы подпитывались древней римской, греческой, византийской, европейской культурой.

Так возникали мировой размах в русской литературе, мировой замысел, освоение мировых ценностей. И уже Гоголь писал о всемирной отзывчивости Пушкина: «Как рано пробуждалась в нём эта чуткость на всё откликаться. И как верен его отклик, как чутко его ухо!.. В Испании — он испанец, с греком — грек, на Кавказе — вольный горец в полном смысле этого слова… заглянет к мужикам в избу — он русский весь с головы до ног». И до сих пор — Россия вбирает в себя запахи и соцветия всего культурного мира.

Русскость и всемирность раздували паруса поэзии Серебряного века: от Блока до Гумилева, от Есенина до Маяковского. «Нам внятно всё…» — писал Александр Блок. «Да будь я и негром преклонных годов,/ И то без унынья и лени / Я русский бы выучил…» — по другому поводу, но с той же всемирностью пишет Владимир Маяковский.

Тщетно пытались отделить имперскость от русскости все разрушители русской культуры, загоняя одних русских писателей в резервацию провинциализма, других лишая национальной почвы и превращая в их в кочевых космополитов.

Последняя такая попытка уничтожения всемирности русского сознания, уничтожения почвенности в русском авангарде состоялась на наших глазах в последние десятилетия. Отечество слова усердно отделяли от понятия родимой земли, от понятия Родины. Вновь не получилось. И пусть географическое имперское пространство какое-то время, может быть, и дальше будет пока сужаться, имперское пространство русского духа уже неудержимо восстанавливается в нашей культуре!

ИМПЕРИЯ КУЕТСЯ В ПОДПОЛЬЕ

В господствующем литературном мейнстриме читатель этого имперского подъема не увидит. Ни на экранах телевизоров, ни в популярных радиопередачах, ни в мире гламурных журналов имперскость ещё почти незаметна. Там господствуют катастрофичность и самоунижение. На общество нагоняются ужас, безверие, полная безнадега, ощущение апокалипсиса сегодня. Откройте книги либеральных критиков, того же Дмитрия Быкова или Льва Данилкина. Полистайте либеральные журналы. Везде на первый план выдвигаются книги российских катастроф: реальных, метафизических, утопических, антиутопических. Таковы пьесы братьев Пресняковых «Убить судью», «Изображая жертву», роман Юлии Латыниной «…До встречи в аду», бесчисленные книги Дмитрия Быкова, от «Эвакуатора» до «Орфографии», «Серая слизь» А. Гарроса и А.Евдокимова… Список пропагандируемых как «модные» книг можно продолжать до бесконечности. Сюжет везде почти одинаков: тотальная катастрофа с уничтожением и Москвы, и России, безвыходность во всём, национальное самоунижение и мазохизм. Сведу эти сюжеты к фразе из анонимного романа «Мертвые могут танцевать»: «Эта страна мне вовсе не мать — почему я должен её терпеть?»

Впрочем, и по отношению к конкретной матери, к родителям, к братьям и сестрам, к детям своим все бесчисленные герои ведут себя ничем не лучше: их тоже не терпят, насилуют, убивают… А разве не о том же полузабытая уже, к счастью, «Кысь» Татьяны Толстой, разве не о том же ледяном фашизме трилогия «Лёд», «Путь Бро» и «23 000» Владимира Сорокина?

Подобные, только более примитивные сюжеты ворвались и в кино, и на телевидение. Там убивают круглые сутки, всех подряд, никаких правил чести: ни воровских, ни дворовых, ни дворянских, ни крестьянских. Посмотришь и ужаснешься: в стране, какую демонстрируют по всем телеканалам, на самом деле жить нельзя.

А потом те же самые либеральные журналисты с деланным негодованием пишут о дедовщине в армии. Я, отслуживший в свое время службу в стройбате под Козельском, где две трети сослуживцев составляли бывшие зэки, хочу заметить: в наше время такого беспредела не было. Атмосфера в обществе была другая. Даже зэки были другими. Винят офицеров и генералов, не собираюсь их возвеличивать. Только я их виню в развале армии, в воровстве и коррупции, а не в организации дедовщины. Не нужна офицерам такая дедовщина. Но часов в семь-восемь вечера, знаю по опыту, офицер уходит из казармы. Восемнадцати-двадцатилетние детишки остаются одни и начинают распоряжаться согласно своему житейскому опыту, почерпнутому из подобной культуры насилия и беспредела. Кто же виноват в их жестокости? Катастрофичная культура несет в общество катастрофичность сознания. Как считает Лев Данилкин: «Поглощение государственности, нации, языка, культуры, территорий, тела — идея-фикс литературы 2005 года». Литература самоуничижения и мазохизма, победитель — тот, кто унизит Россию больнее всех.

К сожалению, часто не отстают в своем тотальном пессимизме и авторы-традиционалисты, стареющие почвенники и былые государственники. Не оставляют никакой надежды на будущее читателю. Плач и стон, стенания по разрушенной державе и признание беспомощности своего народа. Кажется, куда ни кинь, везде клин. «Так жить нельзя, надо утопиться», — решила чеховская Каштанка. Но стоит ли ей уподобляться? К тому же, спасать нас самих никакой чужой дядя не будет. Надо самим строить — уже новую Россию.

Конечно, стало аксиомой, что последним бастионом русского империализма являлись газеты «Завтра» и «День литературы». Даже наши лютые недруги не отрицают ставку газет на собирание всех русских национальных имперских сил. Пожалуй, в том или ином виде, но и все новые империалисты успели поучаствовать в наших газетных имперских проектах. Дугин и Крусанов, Лимонов и Шаргунов, Бондарев и Дёгтев, Струкова и Летов — это всё наши авторы. Сейчас многие из них пошли своим путем, упрекают нас в замшелости и косноязычии, мракобесии и вахлачестве. И пусть, мы эстафету имперскости передали дальше. Шагайте, ребята, и Бог вам в помощь!

Александр Проханов долгие годы почти в одиночку в окружении врагов поднимал знамя русской имперскости. Как писал когда-то мой вологодский друг, поэт Виктор Коротаев: «Выхожу на линию огня./ Я давно не жду от вас пощады, / Но и вы не ждите от меня». Может быть, мы и стали тем мостиком между старой советской империей и новыми русскими имперцами? Хотел бы сказать еще об одной важной миссии наших газет. Мы весь огонь врагов вызывали на себя. Тем временем росло незамеченным новое племя молодых имперцев.

И потому я был искренне рад, когда по всем рейтингам продаж по всей России на первые места стали выходить совсем другие, нигде в журналах не поощряемые, часто жестоко критикуемые книги наших отечественных фантастов и мистиков, с совсем иными идеями. Книги, воспевающие государство и империю. «Империя превыше всего», — пишет цикл романов известный мастер фэнтези Ник Перумов. Не менее имперски начинал ныне широко известный Сергей Лукьяненко со своими «Танцами на снегу». Из Екатеринбурга вылетали один за другим птенцы крапивинского гнезда. В Красноярске набирали миллионные тиражи Александр Бушков и Михаил Успенский. Новая литературная имперскость ковалась в подполье, но она была востребована в первую очередь нашим русским читателем, уставшим от безысходности, кровожадности, самоуничи- жения и национального бичевания одних идеологов от культуры и бесконечного нытья и плача других.

Не буду останавливаться на художественном качестве этой первой волны новой имперской литературы. Часто она была невысока. Более того, я сам — не такой уж большой любитель фантастики, стиля фэнтези и альтернативной истории. Но кто мешал нашим талантам первым выйти на имперскую дорогу? И потому — честь им и хвала — подпольным имперщикам из самой массовой литературы.

МЕЧТА ОБ ИМПЕРИИ

Ник Перумов, Сергей Лукьяненко, Александр Бушков, Андрей Лазарчук и Михаил Успенский, Александр Тростников, Сергей Сибирцев, Мария Семенова, Вячеслав Дёгтев, Вячеслав Рыбаков со своим Ван Зайчиком… Список творцов новой русской литературной имперскости можно продолжать и продолжать. Их вытребовало время. Их вытребовал сам народ. Не они взяли идеи имперскости на вооружение, а сама травимая и замалчиваемая, но неуничтожимая Империя призвала в свой стан легионы новых бойцов. Многие из этих новых творцов литературы не живут в Москве и не зависят от капризов литературных менеджеров. Один только Красноярск дал Александра Бушкова и Михаила Успенского, Олега Корабельникова и Романа Солнцева, Эдуарда Русакова и Анатолия Буйлова. Почти в каждом крупном городе России появился свой певец Империи. В Архангельске Александр Тутов, в Петрозаводске Татьяна Мешко и Вадим Штепа, в Смоленске Максим Свириденков… Но настоящей столицей новой имперскости стал Санкт-Петербург, ковавший свои фундаменталистские лозунги под прикрытием обветшавшей либеральности. Весело и озорно, будто бы посмеиваясь над самими собой и над своими же проектами, «питерские фундаменталисты» ковали в своем подполье свои имперские доспехи. Начиналось всё с манифеста «Новых магов» , сочиненного в 1995 году Сергеем Курехиным и Александром Дугиным и публикацией работы Александра Секацкого «Моги и их могущества», написанной в 1994 году.

«Новые маги учреждают свое искусство и осуществляют социальные перевороты. Они специализируются в геополитике, масштабной науке. Подчиняют стихии, укрощают атлантического Левиафана и откармливают континентального белемота. Минимальный социальный масштаб НОВОЙ МАГИИ — страна, народ, государство, легионы человеческих масс…» Авторов манифеста тут же объявили фашизирующими элементами, но манифест был услышан. Сергей Курехин вскоре умер, Александр Дугин ушел в проправительственные круги, но их идеи развили дальше и двинули в новую литературу молодые прозаики, возглавляемые ярким пассионарием, блестящим стилистом, мастером образа и метафоры Павлом Крусановым. В недавней статье «Легионеры незримой империи» Павел Крусанов пишет: «Веселый и грозный дух Империи непоседлив, он кочует, блуждает, переходит с места на место, то он в Персии, то в Месоамерике ольмеков, сегодня в златотканой Византии, а завтра в роевой Японии или в Австро-Венгрии, под завязку набитой вальсами и шампанским. Осиротевшие народы, оставленные этим духом, начинают тосковать и говорить… о защите животных, куклах Барби, овечках Долли и кризисах производства…»

Почитайте книги Крусанова «Укус ангела» и «Американская дырка», основательную работу философа Александра Секацкого «Прикладная метафизика» и его же знаменитый «Дух Воинственности», роман «Грачи улетели» Сергея Носова, или сборник «Незримая империя», состоящий из повестей Секацкого «Моги и их могущества», Подольского «Хроники Незримой империи» и Рекшана «Ужас и страх». В «Открытом письме президенту Путину» питерские имперцы пишут: «Печальный пример Европы с её плачевной перспективой показывает, что утрата имперского самосознания приводит не только к смягчению нравов и плюрализму мнений, но также к размягчению мозгов и параличу воли. У России есть шанс избежать подобной развязки. Огромные территориальные потери.., но есть еще незримые границы, проходящие по кромке сознания, и нет для имперского самоощущения более важной задачи, чем оборона этих рубежей… Право первородства обеспечивается только четко поставленной и интуитивно очевидной сверхзадачей. Таков был зов Последнего моря, звучащий в ушах нукеров Чингисхана, освобождение Гроба Господня, захват Босфора с Дарданеллами, или хотя бы идея Мировой революции. Сверхзадача сама по себе не гарантирует успеха, но империя, озабоченная лишь чечевичной похлебкой, обречена на поражение в любом случае».

Кстати, и поход за мнимую свободу и демократию во всем мире, предпринятый нынче США — тоже чисто имперский проект. Думаю, американцам не столько нужен Ирак или Иран, сколько необходима дальняя перспектива развития своей собственной страны, исполнение мечты о величии.

Все новые романные имперские версии достаточно различны и по содержанию, и по направленности, и по качеству. Думаю, многие из этих участников незримого имперского проекта почти во всем не согласны друг с другом. Но вектор развития в литературе определен правильно. Определен интуитивно. Работает себе в научном центре в США русский империалист Ник Перумов и не стесняется заявлять: «Я по убеждениям умеренный демократ с легким уклоном в „имперскость“ и великорусский шовинизм». Не стесняется в Америке обвинять Америку в фальсификации русской истории, а его фантастические романы пробуждают желание активно участвовать в жизни всего мира, воспевают борьбу, а не пораженчество. Как пишет Александр Вознесенский в «Экслибрисе»: «Этой почти зацикленностью на войне, „имперскостью“, многими реалиями (… обилие, порой нарочитое, „русскости“ прямо в мессианском смысле) мир Перумова живо напоминает недавний роман Сергея Лукьяненко „Танцы на снегу“. То ли сговорились давние соавторы, то ли в самом деле в воздухе настоящего витает предчувствие нового тоталитарного проекта… Одно точно радует: герой крут, и в него веришь. Ну и добро, вестимо, побеждает зло…»

Даже либеральствующая Ольга Славникова подтвердила: «Между тем литература — вещь тоталитарная, строение её иерархично, никакие разговоры о демократии здесь неуместны…» И пусть спорит блестящий православный империалист Елена Чудинова, с которой мне недавно посчастливилось пообщаться, с не менее блестящим евразийским империалистом Александром Дугиным. Это спор о жизни и путях развития будущей России, а не о способе гибели России. Всем советую прочитать яркий художественный роман Елены Чудиновой «Мечеть Парижской Богоматери».

На кого опираться нам в строительстве новой Империи? На Восток или на Запад? Александр Невский, не убоявшись Востока, прежде всего отражал атаки Запада, понимая, что оттуда идет тотальное поглощение России. Сегодня всё стало наоборот? Елена Чудинова, недолюбливая тот же Запад, предпочитает союз с ним, нежели поглощение России Востоком.

«Нет, азиатчина для нас не лекарство. Слишком много у нас водилось западников… традиционное российское западничество — суть не что иное, как подсознательное стремление к противоядию от азиатчины, от наследия орды. Мы никогда не стремились отождествиться с Западом, но мы всегда хотим подлить в чрезмерное красное побольше синего… наша западность — одно из проявлений нашей вселенскости. Её и хотят лишить нас евразийцы… Выбирая между гамбургером и Кораном, я решительно предпочту гамбургер… Янки не умеют улавливать души. В рабстве у янки мы… вновь выработаем тайный язык, возродим самиздат, мы даже, может быть, обретем наконец-то, чего нам не достает, — взаимовыручку по национальному признаку. Но исламу нужна душа, он нас проглотит…

Задача грядущей Российской империи и есть — донести народам тот упомянутый «резкий поворот ко Христу. Европейское христианство выродилось (потому и из африк ушли), со всех сторон грозит джихад. Мир спасет от джихада только православная Империя. Такова уж судьба России: либо спасти всех, либо гибнуть первой… Но настоящая Империя всегда несет на штыках цивилизацию. А чего ради иначе быть Империей?..»

Писатели признают: и прошлое России, и её возможное будущее — в имперскости. Наиболее афористично это положение сформулировал Александр Проханов: «Россия — идеальный космодром для Второго Пришествия».

ТОСКА ПО ИМПЕРИИ

Путей к имперскости в русской литературе всегда много. Отвернемся от фантастов и мечтателей, уйдем к самой кондовой исторической и реалистической литературе, и мы увидим там всё ту же тягу к имперскости. Только уже, скорее, не мечту о новой Империи, а тоску по империи как таковой. Будет ли это советская уходящая имперскость в романах Юрия Бондарева «Бермудский треугольник», Сергея Есина «Марбург», или даже битовская имперская ностальгия. Будет ли это мечущийся по русским полузаброшенным деревням имперский интеллигент Владимира Личутина в романах «Миледи Ротман» и «Беглец из Рая», потерявший свою прежнюю имперскую уверенность в будущем, горожанин в романах Юрия Полякова «Грибной царь» и «Замыслил я побег…», будет ли это жестокий, затерявшийся на пространствах былой империи герой «Кенигсберга» и «Прусской невесты» Юрия Буйды, — это всё одно единое полотно «Уходящей имперской Руси».

Но даже более молодые авторы, распахавшие традиционное романное пространство плугом современных форм, обогатившие реализм приемами кино и живописи, не чурающиеся и постмодернистских приёмов (тому пример проза Юрия Козлова и Михаила Попова), заняты скорее не прогнозом неясного будущего, а фиксацией мифа о рухнувшей, как Атлантида, советской цивилизации. Так описывают все ушедшие великие цивилизации, римскую, кельтскую, египетскую… Никто же не восхваляет человеческие качества Нерона, но даже в описании кровавости его деяний видна мощь и красота древних римлян.

Ежели описывается история России, а Россия всегда была имперской, то какой же может быть проза, посвященная этой истории? Свой миф о былой красоте Русской Империи подробно излагает художник Илья Глазунов. И зря на его с виду мемуарную книгу не обратили внимание критики: там и художественности, и мифологичности никак не меньше, чем, к примеру, в романе «Воскресение в Третьем Риме» Владимира Микушевича. А как уйти от красоты имперскости русскому швейцарцу Михаилу Шишкину, если и во «Взятии Измаила», и в «Венерином волосе» так тесно переплетены и запутаны мотивы из современной жизни России и мира, и почти реальный дневник царских времен? Он нанизывает в свои романы самые разные факты из мировой и российской истории, где весь мир предстает как «… одно целое. Сообщающиеся сосуды. Чем сильнее где-то несчастье одних, тем сильнее и острее должны быть счастливы другие. И любить сильнее. Чтобы уравновесить этот мир, чтобы он не перевернулся, как лодка».

Кстати, тема имперскости заложена уже в самой раскиданности русских писателей по всему миру. Ник Перумов живет в США, Михаил Елизаров в Германии, Михаил Шишкин в Швейцарии, Гарросы в Риге, появился дружный отряд русских украинцев, завоевывающих русский книжный рынок. Так же и герои легко перемещаются по всему миру, и по времени, и по пространству, никогда не забывая о своей русскости.

Вот пермяк Алексей Иванов, поначалу никем не замеченный ни со своей фантастикой, ни с историческим романом о заселении уральских земель русскими первопроходцами «Сердце Пармы». Но уже «Золото бунта, или Вниз по реке теснин» и темой своей и богатством языка и пространством исторического сюжета вышло на первые места в новой русской имперской литературе. Как бы продолжая традицию сибирских взвихренных, густо насыщенных и героями, и обилием языков/наречий сибирских народов, и богатством сюжетов, традиции Шишкова и Анатолия Иванова, Шукшина и Мамина-Сибиряка пермский писатель завоевал уже и Москву и Россию новым национальным эпосом. И неожиданно для всех одержал победу на книжном рынке, став явным триумфатором и символом новой русской литературы.

Нет, после такого нового похода за поисками народной правды, нового похода по всем древним русским землям поневоле перестанешь быть пессимистом.

Я — русский, значит — имперский. И империя наша была, есть и будет!