010 Борис Кагарлицкий: Студенческие бунты в России

Политолог Борис Кагарлицкий не исключает, что Россию могут ожидать студенческие волнения. В условиях кризиса социальную активность проявляют молодые люди, которые стали свидетелями того, как кризис повлиял на их старших товарищей.

Борис Кагарлицкий:

Во время кризиса, в принципе, считается одним из самых острых вопросов – это именно вопрос о выпускниках школ и вузов, которые в самый пик кризиса выходят на рынок труда. Потому что они не получают сразу безработную, во-первых, а во-вторых, у них нет еще трудового опыта, им очень трудно себя презентовать в качестве конкурентов на рынке труда. Третье - они не включены, как правило, уже в готовые коллективы организаций, соответственно, им и защищать свои права в коллективе тоже труднее. Т.е. человек, скажем, является членом профсоюза, т.е. вот если он человек профсоюза и его уволили, то профсоюз теоретически, теоретически, может за него вступиться. Тут человек не является членом какой-то корпорации, структуры, объединения, которая должна за него бороться.

Т.е. он предоставлен в значительной мере самому себе. Но с одной стороны, это плохо, а с другой стороны, может быть, и хорошо, потому что заставляет человека искать собственные решения. Т.е. он может, во-первых, вливаться в какие-то структуры. Во-вторых, конечно, у нас возникает потенциальная перспектива для молодежного движения, которого не было, которое симулировалось до сих пор. И третий момент состоит в том, что все-таки, кончено, молодые люди начинают думать, понимать, осваивать вот ту новую реальность, с которой они столкнулись. Т.е. все-таки в возрасте, скажем, 18-20 или соответственно от 22 до 24 лет, как правило, мозги еще не очень закостеневшие. Т.е. это как раз тот удар психологический, культурный удар, который многих очень молодых людей заставит сформировать какие-то взгляды, выводы, позиции, оценки.

Но наибольший момент драматизма, как ни странно, будут испытывать сейчас не те, кто выпустится этим летом, а те, кому предстоит выпускаться следующим летом. Объясняю почему: это классический феномен. Т.е. те, кто выпустится этим летом, они не будут готовы к ситуации, будут растеряны, будут искать выходы, но, по крайней мере, они не смогут сходу войти в новую ситуацию, в новые роли и сходу организоваться как-то, для себя найти позицию. В то время как следующая волна выпускников, как школ, так и вузов, она уже увидит, что произошло с предыдущей волной, и будет настраиваться на эту новую ситуацию на протяжении целого года. Поэтому, скажем, те же студенческие волнения на Западе, они же происходили, как правило, не тогда, когда выпускники оказывались без работы, а когда люди, которые еще учатся, обнаружили, что через полгода, год в качестве выпускников они окажутся без работы. И тогда они начинали требовать, чтоб что-то было сделано еще до того, как они выпустятся, потому что иначе будет уже слишком поздно.

Реструктуризация образования обязательно нужна. Вопрос в том какая? И есть еще одна проблема. Дела в том, что очень модная тема, которая существует уже последние 10 лет, состоит в том, что нужно людей все время переучивать. Знаний не хватает на всю жизнь, поэтому человек чему-то начинает учиться, а потом он вот как-то осваивает эти знания, практикует их, они исчерпываются, и он опять идет переучиваться. А на наш взгляд, это совершенная чепуха, это свидетельствует только о том, что нам предлагают вручить не качественное образование. Т.е. постоянное переучивание, означает, что просто человеку дают очень ограниченные навыки, которые могут быть применены только, опять-таки, на очень ограниченном пространстве и времени. Как только это исчерпывается, нужно все начинать сначала. Т.е. соответственно все то, что сделано раньше, все, чему учили раньше, обесценивается. А на самом деле, хорошее образование как раз имеет прямо противоположный смысл.

т.е. учат один раз, но учат главному, а именно учат человека становиться самонастраивающимся прибором, который сам себя может дальше развивать. И как раз беда нашего образования сейчас состоит в том, что из него уходит именно это главное. Т.е. сохранять нужно это. А мы ведем дискуссию по частностям. Вот как построить экзамен, как структурировать по специальностям занятия, да? Сколько часов на то, сколько часов на это, какой учебник, туда-сюда. Опять-таки качество учебника определяется не количество фактов, которые там записаны или конкретно там правила, требования, и так далее, а вот этой способностью подготовить человека к самостоятельной работе. И в этом плане учебники сейчас многие стали гораздо хуже советских.

Конечно, падает уровень подготовки студентов. Это отмечают все преподаватели. Более того, потеряли кучу людей среднего поколения. Поэтому есть старики, которые учат по-прежнему, замечательные, есть младшее поколение, которое готово учиться и хочет учиться. Но среднего звена очень мало, а что будет, когда старки уйдут? Т.е. сможет ли в достаточном количестве среднее звено нынешнее их заменить – большой вопрос. Т.е. в этом плане у нас с образованием серьезные проблемы. И она, кстати, обострится именно в связи с трудностями на рынке труда. Потому что люди обнаружат, что то узкоспециализированное образование, которое начали давать последние 5-6 лет, оно как раз и не эффективно, оно не работает. А более широкое образование, которое бы учило людей и думать и самостоятельно действовать, его перестали давать.

Когда нам говорят или социальный протест или конструктивные какие-то действия, то, на мой взгляд, это не правильные альтернативы. Т.е. как социальный протест может быть конструктивен или не конструктивен, так и попытки действовать через государственные институты, через государственные структуры тоже могут быть и конструктивны и не конструктивны. Т.е. если, например, от государства ждать то, чего оно не может дать при желании при всем, то соответственно диалог с государством будет не конструктивен. Не потому что государство плохое, да? Но в данном случае, потому что мы от него ждем то, чего оно все равно не может дать. Т.е. попросту говоря, например, мы постоянно ждем от государства, что оно будет наши индивидуальные проблемы решать. А оно не может этого сделать. Оно делает вид, и в этом, кстати говоря, вина государства, что государство все время делает вид, что оно Санта Клаус. Т.е. конструктивного отношения, что вот эта вот система институтов, система, с которой надо как-то общаться, так сказать, на ее языке, этого у нас нет. И в этом плане социального опыта кризис очень важен, потому что он нужен для мобилизации собственного потенциала.

В этом плане, опять-таки, то, что у нас нет студенческого движения, ни в какой форме, это очень плохо. Потому что про студенческое движение всегда думают : ах, там протесты на улице, ах, пошли разбили витрины, ах, там захватили аудитории, ну или еще что-нибудь в этом роде. Но извините, студенческое движение – это тысячи других вещей. Это просто-напросто, способность людей собраться решить какие-то общие вопросы. Это возможность людей выдвинуть конструктивные требования, касающиеся, опять-таки, качества образования, норм, допустим, работы ВУЗа, да? Там…не знаю…доступа на территорию общежития и так далее и так далее. При чем все эти вещи могут решаться в повседневном режиме и, собственно говоря, если брать западноевропейский опыт, то в этом-то и сила студенческого движения.

То что профессиональная ситуация изменится – это уже очевидно. Потому что целый ряд профессий, которые были в загоне, они, например, могут оказаться довольно привлекательными. Ну простейший пример - это те же преподаватели ВУЗов. Т.е. их положение очень плохое и станет еще хуже. Но при этом, все-таки, работу они будут, скорее всего, иметь до тех пор, пока государство будет ВУЗы финансировать. Если только государством не возобладает какая-нибудь безумная идея: а давайте-ка мы еще и образование уничтожим. Но в условиях кризиса сейчас скорее обратная тенденция: давайте-ка лучше мы всех за парту посадим, там они будут сидеть тихо спокойно и не сильно нам мешать. Соответственно, значит, быть ВУЗовским преподавателем – это, по крайней мере, значит, что не умрешь с голоду. Выяснится, что можно заниматься наукой. Опять-таки сейчас заниматься наукой не выгодно, потому что там нет денег. А выгодно заниматься бизнесом. Но может потом обнаружиться, что бизнесом заниматься оказалось тоже не выгодно, потому что никакого бизнеса нет, он не идет, заработков нет, прибыли нет. А что касается науки, ну да там нет больших денег, нет, на самом деле материальных каких-то невероятных выгод. Но их и здесь нет и там нет. А в науке хотя бы есть какой-то интерес, что называется поприколу.

Один из возможных вариантов – это переход от ультраиндивидуализма и ультраматериализма, который характерен был для нашего общества последних лет, к чему-то ну, скажем, более сбалансированному. С одной стороны, конечно, к большему коллективизму, с другой стороны, к каким-то более интеллектуальным, культурным, духовным потребностям, которые не описываются в категориях одежды, еды, там я не знаю, машины и квартиры. И которые, кстати говоря, не сводятся к неким нормативным, духовным ценностям, которые нам сверху спустили. Речь идет об индивидуальной духовности, о том, что человек находит какие-то собственные, важные для него лично духовные ценности. Начинает их культивировать, развивать, начинает как-то взаимообогащаться с другими людьми на этой почве. А это совершенно другое.

Этого, соответственно, никакая церковь, никакая синагога, никакой костел, никакая мечеть этого не даст. И это станет гораздо более актуальным в условии кризиса, именно потому, что, помимо всего прочего, освобождается свободное время. Гонка-то, если не прекратилась, то она замедлилась. И да, понятно, что все равно есть, конечно, просто, элементарно борьба за выживание. Но ведь мы еще не дошли до той ситуации, когда у значительной части людей стоит просто вопрос о физическом выживании. Т.е. люди, по крайней мере, вот эти вот представители средних слоев, они еще пока физически не голодают. Поэтому как раз есть плюсы, у них появляется свободное время и появляется возможность думать. Ну пусть они эту возможность используют.