11 ВСТРЕЧА С ВЕСТНИКОМ

Может быть, это Вестник, несущий спасение целому народу? ...И не подумают люди, кто послал Вестника.

Живая Этика

Встреча с Вестником ознаменовала поворот в духовно-нравственном развитии Варфоломея; ей в «Житии Сергия» посвящен отдельный рассказ.

У встречи есть краткая предыстория: До семи лет Варфоломей «...преуспевал и телом, и душой, и духом», и «милость Божья была с ним» (с. 297). Но когда он начал учиться, произошел срыв, внезапный и драматический: грамота не давалась ему, он учился «медленно и без прилежания» (с. 298). Какова причина резкого торможения «преуспешного» развития сознания мальчика? Откуда взялись тупость и леность? «Учитель с большим старанием учил его» (с. 298), и, видимо, обладал немалыми педагогическими способностями: Стефан и Петр учились у него хорошо. Родители устремляли Варфоломея к успешным занятиям, но он не воспринимал знаний. Что же сталось с его благодатными природными способностями? Почему их действие прекратилось? Варфоломей не перенес ни болезней, ни душевных потрясений; жизнь его во всем, кроме обучения Писанию, текла так же, как и прежде. Не содеял отрок никакого греха, но «милость Божья» почему-то отнята у него. Варфоломей глубоко переживал свое несчастье «...втайне, со слезами на глазах, часто молился Богу, говоря: «Господи! Ты дай же ми грамоту сию, Ты научи мя и вразуми мя» (с. 298).

Христианское сознание все беды и несчастья в жизни человека, семьи или народа объясняет их грехами. Но как осмыслить Божье наказание человека, не только ни в чем не виноватого перед Богом, но и отмеченного особым Его благорасположением еще до рождения? Агиограф, словно предвидя такой вопрос дает ответ: «Все печалились, не ведая высшего предназначения Божьего промысла, не зная, что хочет Бог сотворить с этим отроком, не зная, что не оставит Господь преподобного своего. Так по усмотрению Бога нужно было, чтобы от Бога книжное учение получил он, а не от людей; что и сбылось. Скажем же и о том, как, благодаря Божественному откровению научился он грамоте» (ПЛДР, с. 281). Выходит, не наказанием было лишение Варфоломея милости Божьей, а новым этапом Высшего плана («вышнего строениа») умственного развития отрока. Чтобы все поняли это, Бог якобы устроил временные затруднения в одном только деле – в освоении грамоты. Но как агиограф узнал, что Бог «хочет» Сам дать Варфоломею способность овладения книжной мудростью? Об этом «поведало» чудо, которое произошло с отроком. Откуда же агиограф узнал о чуде? Вероятно, от кого-то, кто был свидетелем чуда, возможно, от Стефана, о котором упоминается в предисловии к «Житию» как об одном из источников осведомленности Епифания. Мы напомним о чуде (по тексту Пространной редакции), чтобы облегчить читателю понимание дальнейшего анализа. Отец послал Варфоломея в поле за жеребятами. Отрок увидел под дубом молящегося «старца святого, священноинока», который прозрел в нем избранника Святого Духа и спросил, чего отрок ищет и желает. Варфоломей рассказал о своей печали (грамота не дается ему) и попросил священника помолиться Богу о помощи. Старец помолился, достал из кармана рясы просфору, дал Варфоломею, чтобы он съел ее, а потом сообщил отроку, что с этого дня Господь наделяет его знанием грамоты, несравненно лучшим, чем у сверстников. После вкушения отроком просфоры премудрости Старец собрался уходить, но Варфоломей умолил его пойти к родителям. Кирилл и Мария почтительно приняли Старца, приготовили для него угощение. Старец пошел молиться в домашнюю часовню, взяв с собой отрока. «И начал старец "Часы" петь, а отроку велел псалом читать. Отрок же сказал: "Я не умею этого, отче"... И случилось нечто удивительное» (с. 299). Отрок вдруг по памяти спел псалмы и с этого момента стал хорошо знать грамоту. Родители и братья Варфоломея удивились и возблагодарили Бога за такую благодать. Выйдя из часовни, Старец отведал угощения, «благословил родителей и хотел уйти» (там же). Но они упросили его немного задержаться и объяснить «чудо в церкви». Выслушав рассказ о чуде, Старец дал по сути то же самое толкование, что и священник Михаил после крещения Варфоломея. Родители проводили Старца до ворот, и тут он «внезапно стал невидим» (с. 300). Они поняли, что их посетил Ангел. Варфоломей, снова утверждает агиограф, стал прекрасно «читать и понимать любую книгу» (с. 301). Агиограф заключает, что добрый отрок достоин был даров духовных. В житиях святых не так уж редко встречается мотив подобного, чудесного освоения грамоты, который понятным для верующего образом объясняет особенные, выдающиеся способности святого.

Попробуем отделить в рассказе фрагменты епифаниевские от неепифаниевских. Первое приуподобление – поиск жеребят Варфоломеем сопоставлен с поиском ослят библейским юношей (будущим царем Израиля) Саулом – отсутствует у Пахомия. Значит, возникает вопрос, придумано ли приуподобление Анонимом или восходит к Епифанию. Оно сделано согласно епифаниевскому наставлению о чудесах: отроки Саул и Варфоломей, выполняя сходное поручение родителей, искали одно, а обрели другое. Саул искал и нашел ослят, а обрел – пророка Самуила и царский венец [44]; Варфоломей искал и нашел жеребят, а обрел прозорливого Старца, который дал ему бесценные небесные дары и предсказал великое будущее. Пути Господни неисповедимы, но ищите и обрящете. Согласно наставлению Епифания о чудесах, правильное приуподобление в итоге способствует укреплению веры в них и имеет предсказательный характер.

Рассказ о встрече под дубом есть и в Первой пахомиевской, и в Пространной редакциях; причем сама встреча и обстановка встречи, в общем, описаны сходно. И этот факт дает еще одно основание атрибутировать рассказ о встрече Епифанию, разумеется, в целом, в главном, но не каждое слово, не каждое выражение.

Продолжение встречи Старца с Варфоломеем в иной обстановке, в доме родителей, также описано и в Первой пахомиевской, и в Пространной редакциях, хотя описано весьма различно. Это описание, наверное, было и в оригинале «Жития», ибо его необходимость диктуется одним из требований наставления Епифания об укреплении веры в чудеса – требованием об их свидетельском подтверждении. Свидетелей встречи Варфоломея со Старцем в лесу не было, в отличие от встречи Саула с пророком Самуилом (тут был слуга Саула). В доме родителей Варфоломея, куда пришел Старец, свидетелями чуда, совершенного Им, и Его предсказаний о судьбе Варфоломея стали его отец, мать и оба брата (у Пахомия свидетелей нет). Таким образом, мы видим, что епифаниевское наставление об описании чудес применено правильно, полно.

И у Пахомия, и у Анонима есть приуподобление чуда, совершенного Старцем в домашней часовне, библейскому чуду, вернее двум различным чудесам. Само чудесное происшествие с Варфоломеем написано в обеих редакциях почти одинаково: 1) у Пахомия: «Яко отныне дарова тебе Богъ грамоту, ею же възможеши и иных ползевати» (с. 346); 2) у Анонима: «...и от того часа гораздъ бысть зело грамоте» (с. 300).

Однако у Пахомия это чудо приуподобляется известному чуду, случившемуся с пророком Исайей [45]: «И было, как некогда пророку Исайе касание горящим углем, так и этому достойному отроку – там сделал Серафим, а здесь – старец» (с. 346). Аноним же подбирает иное приуподобление: «И сбысться пророчество премудрого пророка Иеремиа [46], глаголюща: «Так говорит Господь: «Вот я вложил слова Мои в уста твои» (с. 300). Мы склоняемся к тому, что в епифаниевском оригинале было приуподобление чуда в домашней молельне чуду с пророком Исайей. Оно точнее в том немаловажном отношении, что не сам Бог, а Его посланцы передавали благодатные дары Исайе и Варфоломею и что в обоих случаях было физическое соприкасание посланцев с людьми. Кроме того, приуподобление Иеремии не вполне отвечает епифаниевскому требованию о смысловом соответствии между чудесами, причем нарушение соответствия касается тут не второстепенного обстоятельства, а главного (Бог вместо ангела).

И у Пахомия, и у Анонима есть упоминание о том, что Старец, уходя из дома родителей, внезапно «невидим бысть» (с. 300 и с. 346). И далее в обеих редакциях почти одними и теми же словами оценивается это исчезновение Старца на глазах: «Они же, недоумевая, думали, что ангел был послан, чтобы дать отроку дар овладения грамотой» (с. 300 и с. 346). Старец оказался Ангелом – это и есть наибольшее из всех чудес. Оно описано в обеих редакциях очень кратко, и впечатление от мгновенного исчезновения Старца на глазах у родителей Варфоломея выражается словом «недоумение». Аноним к этому добавил: «...и словеса его (Ангела. – А. К.) положиша на сердци своем» (с. 301). Читатель ожидает тут проявление более сильных чувств: потрясения, восторга, несказанной радости и т. д. Но его ожидания не оправдываются. По сравнению с художественным описанием чудесного проглаголания младенца в церкви описание чуда с исчезновением Ангела можно охарактеризовать как простое фиксирование факта. Это, думается, объясняется тем, что в Библии нередки рассказы, в которых действуют Ангелы, причем проявляется их способность становиться невидимыми, и поэтому сознание верующих в XV – XVI веках привычно, спокойно воспринимало их внезапные исчезновения. Этому же «обучали» и русские сказки. В свете вышесказанного понятно и отсутствие приуподобления к чуду мгновенного «растворения» Старца в воздухе.

Рассказ о встрече Варфоломея с Ангелом в обеих редакциях сохранил следы вмешательства Пахомия и Анонима в первоначальный епифаниевский текст.

У Пахомия есть почти дословные пророчества Ангела:

1) «Се отныне, чадо, дарова ти Богь грамоту, ею же възможеши иных ползевати» (с. 346);

2) «Яко отныне дарова тебе Богь грамоту, ею же възможеши и иных ползевати» (с. 346).

Каждому пророчеству предшествует просьба отрока о даровании ему «разумения грамоте». Зачем нужен повтор? Контекст подсказывает ответ: первое пророчество оказалось малосильным, и поэтому Варфоломей повторил просьбу, а Ангел – свое пророчество. Но зачем же нужен повтор, когда действует Божественная воля? Известно, что повторы – характерная особенность чародейных манипуляций, и это вместе с отсутствием мгновенного эффекта от силы Божественной благодати порождает сомнение в чудесных способностях Старца, то есть дает результат, несовместимый с наставлением Епифания об укреплении веры в чудеса. Так возникает мысль о том, что в епифаниевском тексте вообще не было одного из пророчеств. Какого же? Вероятно, первого, потому что оно, вопреки наставлению о чудесах, было сделано без свидетелей.

В Первой пахомиевской редакции есть высказывание Варфоломея, представляющее его в неблагоприятном свете и, главное, не соответствующее образу Сергия в «Похвальном слове»: «...отче честный, помоли Бога о мне, яко да не възбрано ми будет, о нем же вданъ бых. Известно бо знаю, яко твоего молениа Богъ не презрит» (с. 345-346. Выделено мною. – А. К.). Отрок, лишенный, как известно, Божьей благодати, прозорливо и без колебаний утверждает, будто он знает о благом расположении Бога (!) к молитве Старца, и убежденно уверяет его в этом знании. Такой тон не вяжется с характером епифаниевского Сергия, «имевшего нрав тихий и кроткий» (с. 273), «смиренного сердцем» (с. 274). Вставка Пахомия вовсе не случайна: он и далее будет создавать образ самонадеянного Варфоломея, несмотря на параллельно расточаемые ему льстивые похвалы. Показательно, что в Пространной редакции отсутствует упомянутое уверение Варфоломея, и подчеркивается его смиренное поведение (с. 298)

Обратимся к тексту Пространной редакции. В ней мы находим ту же сюжетную и композиционную основу рассказа о встрече отрока со Старцем, что и в Первой пахомиевской редакции. Однако есть и существенные различия. Беседа отрока со Старцем «в поле, под дубом» (с. 298) превращена в живописную картину оригинального причащения: «Старец же, подняв руки и очи к небу и вздохнув перед Богом, помолился прилежно и после молитвы сказал: «Аминь». И, взяв из мошны своей как некое сокровище, он подал отроку тремя перстами нечто похожее на анафору, с виду кусочек белого хлеба пшеничного, кусочек святой просфоры, и сказал ему: «Возьми ее, чадо, устами своими. Прими сие и съешь – это тебе дается знамение благодати Божьей и понимания святого Писания. Хотя и малым кажется даруемое, но велика услада от вкушения его». Отрок же открыл уста и съел то, что ему было дано; и была сладость во рту его, как от меда. И сказал он: «Не об этом ли изречено: «Как сладки гортани моей слова Твои! Лучше меда устам моим»; и душа моя возлюбила их». И ответил ему Старец: «Веруешь ли, и больше этого узришь. А о грамоте, чадо, не печалься: да будет известно тебе, что с сего дня дарует тебе Господь хорошее знание грамоты, большее, чем у братьев и сверстников твоих». И поучил его на пользу душе» (ПЛДР, с. 281 и 283). Картина, которую изобразил анонимный агиограф, представляет собой одну из самых примечательных контаминации язычества и христианства: богомильское полупричащение (хлебом, но без вина) Варфоломея священноиноком под открытым небом, у дуба, который в языческой Руси был одним из природных священных символов. «Дароимец» Варфоломей вместе с кусочком просфоры получает небесный дар разумения всякой грамоте. Но дар дает отроку лишь кратковременную вспышку просветления: он вспоминает и произносит часть стиха из 118-го псалма Давида, заслуживает одобрение Высокого Дарителя, но спустя некоторое время... божественная сила покидает Варфоломея. Он снова забывает псалмы, сокрушенно сообщает об этом Старцу, и получает от Него подтверждение дара, на этот раз сопровождаемое благословением. И только теперь благодать Божия действительно дает отроку способность освоения книжного разума. Аноним, сравнительно с Пахомием усугубивший языческий колорит встречи под дубом, тем самым подсказал объяснение причины маломощности первого дара от Ангела: сила Господа для своего осуществления требовала подходящей обстановки – молитвенного храма в доме боярина Кирилла.

И тут возникает немаловажный вопрос: почему бы агиографу с самого начала не избрать местом встречи Варфоломея с Ангелом домашнюю молельню, а еще лучше – ту самую сельскую церковь, в которой Варфоломей был крещен? Этот выбор был ведь ранее предопределен агиографом в пространном, сильно драматизированном размышлении о том, что чудесный крик младенца в утробе матери мог произойти только в церкви, только во время литургии, только в точном соответствии с ее священной символикой, и ни в коем случае чудо не могло быть где-либо «кроме церкви, без народа, или инде, втайне, наедине» и т. д. (с. 294). Теперь сам Ангел явился Варфоломею, выполняя поручение Господа, – и что же? Великое чудо происходит вначале в поле, под дубом, затем в домашней часовне. Неужели агиограф забыл о своем недавнем драматизированном истолковании чуда в церкви? Такое предположение мы считаем невероятным. Значит, агиограф намеренно избрал местом встречи Варфоломея с Ангелом лесную опушку, под дубом. Но с какой целью? Расчет Анонима был, вероятно, таков: православный читатель должен осудить Епифания за компромисс с языческими воззрениями. Возможно, что анонимный агиограф применил тут и еще более острое и более закамуфлированное критическое оружие. Эта мысль порождается следующими совпадениями. Когда Епифаний завершал «Житие Сергия», возникла вторая волна борьбы с ересью стригольников. Ее возглавил в 1416 г. сам митрополит Фотий. Основные обвинения стригольников были те же самые, что и во второй половине XVI в.: осуждение их за моления к Богу на лоне Природы, на городских площадях, словом, за исповедание и причащение вне церкви. Но именно это и делает священноинок под дубом. Епифаний как автор оказывается под огнем православной критики, ибо в «Житии» Ангел совершает и тем освящает стригольнические обряды. Митрополит Фотий в одном из своих посланий псковитянам с возмущением говорит именно о вознесении стригольниками молитв к Богу под открытым небом: «Стригольницы, отпадающей от Бога и на небо взирающе беху – тамо отца себе наричают...» [47]. Эти строки столь точно описывают ситуацию моления Старца под дубом, что их можно считать невольным комментарием к этому молению. Фотий резко осуждает также и «строительство своих церквей и часовен» [48], а у Епифания Ангел вместе с отроком молятся в домашнем «молитвенном храме» и там же вторично отрок наделяется божественным даром разумения грамоте. Таким образом получается, что религиозно-обрядовые действия Старца совершены в соответствии с воззрениями стригольников. Понятно, что это вовсе не способствовало ни повышению авторитета Епифания, ни церковному одобрению сочиненного им «Жития Сергия». В этой связи стоит отметить, что отрицательное отношение стригольников к обогащению монастырей и церкви путем приобретения сел и иного недвижимого имущества совпадало с последовательно нестяжательной позицией Сергия Радонежского и Епифания Премудрого.

Повторы в Пространной редакции по форме отличны от повторов в Первой пахомиевской редакции, но подобны им по смыслу. Они также подрывают доверие читателя к чудесам и к Епифанию. Одно из чудесных действий Ангела явно излишне и должно быть сочтено вставкой в текст Епифания. На наш взгляд, Аноним сочинил и вставил в имевшийся у него текст именно описание чуда с просфорой. В этом описании имеется приуподобление чуда к одному из высказываний библейского царя Давида [49]: мы уже ранее приводили соответствующую цитату из этого псалма («Как сладки гортани моей...» и т. д.). Агиограф построил приуподобление на совпадении лишь одного слова «сладкий». Это смело, но вряд ли удачно, а, главное, есть основание считать это приуподобление неепифаниевским. В «Похвальном слове» Епифаний приводит ту же самую цитату из псалма Давида, но не в усеченном, а в полном виде: «Коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устомъ моимъ. От заповедей Твоих разумех, и сего ради възненавидех всякъ путь неправды» (с. 272). Здесь одна из тем 118-го псалма – верность Давида важнейшей заповеди Бога о пути праведном и неправедном – точно соответствует сути высказывания Епифания о святом Сергии, в то время как в «Житии» вся аналогия держится на тонкой ниточке общего слова «сладкий». Усечение цитаты в «Житии» имеет принципиальное значение, так как исключает в приуподоблении самое существенное. Сделано это Анонимом, ибо у Пахомия вообще нет данного приуподобления. Мы еще не раз встретимся с подобным методом обработки библейских цитат Анонимом. Отметим одно моделирующее новшество в применении приуподобления. Здесь оно впервые делается не агиографом, а Варфоломеем, который начинает жить жизнью как бы независимой от автора. Такое новшество имеет для агиографа немалую выгоду: 1) Варфоломей выступает одновременно в двух ролях, соавтора и свидетеля достоверности события; 2) агиограф, передавая метод приуподобления Варфоломею, ставит себя в положение наблюдателя, как бы прячется за героя, возлагая на него ответственность за приуподобление, зная при этом, что слова и действия Святого вне критики.

Разумеется, если строить доказательность приуподоблении на столь шаткой основе, как одно несущественное слово, то для охранения доверия читателя к тексту целесообразно сделать соавтором приуподоблении будущего Святого, сомневаться в словах которого было нельзя, ибо за это могли воспоследовать церковные кары.

Приуподобление Варфоломея Саулу сделано, напротив, по епифаниевскому методу, и оно имеет предсказательный смысл, возвеличивающий Варфоломея и соответствующий его образу в «Похвальном слове». Логика этого приуподобления такова: в Библии Природа многократно показана как проявление Божественной воли, и тем самым освящено подобное отношение к Природе в последующие времена. Исходя из епифаниевского метода укреп-ления веры в чудеса, можно предположить, что в рассказе о встрече Вестника с Варфоломеем было еще размышление о соответствии чуда под лесным дубом будущей жизни преп. Сергия, его лесному отшельничеству и игуменству в лесном монастыре Святой Троицы. Такого размышления, логически венчающего приуподобление, нет, и потому мы заключаем, что оно, вероятно, было изъято Пахомием и анонимным агиографом XVI века.

Сопоставляя далее редакции Пахомия и Анонима, мы видим, что у Пахомия есть лишь одно приуподобление (у Анонима – три) и два подтверждения божественного дара разумения грамоте (у Анонима – три). Это, мы полагаем, говорит об отрицательном отношении Пахомия к так называемой тринитарной символике. Мы видели, что Пахомий не отвергает приуподоблений. Вместе с тем есть в рассматриваемой главе факт, свидетельствующий о том, что Пахомий не был сторонником епифаниевского метода укрепления веры в чудеса: приуподобление чуда в часовне есть и у Пахомия, но нет свидетелей, подтверждающих его достоверность (Стефана, Петра и их родителей). Пахомий, как мы уже отмечали в одной из предыдущих глав, смотрит на восприятие чудес упрощенно: все чудеса от Бога, и точка, и потому не надо их как-либо объяснять. В этом видится нам главная причина его неприятия епифаниевского метода объяснения чудес.

Автор Пространной редакции, переделывая рассказ о Вестнике, по-видимому, использовал как епифаниевский оригинал, так и его пахомиевскую версию, и в итоге создал свой, комбинированный текст.

* * *

Церковник и ныне, как сотни лет назад, считает, что Ангел встречался с Варфоломеем, чтобы чудесным образом наделить его способностью разумения «грамоты». Ученый-позитивист обходит тему Вестника как фантастический вымысел. Мы относим встречу с Вестником к событиям действительной жизни Варфоломея, но смысл встречи оцениваем иначе, чем «Житие». Приведем в этой связи высказывание Е. И. Рерих: «С этого времени в Варфоломее как бы проснулось предчувствие предстоящего ему подвига, и он всей душой пристрастился к богослужению и изучению священных книг. Оставив сверстников с их развлечениями, он весь ушел в свой нарождавшийся духовный мир» [50].

По нашему мнению, в рассказе о явлении Вестника бесспорно лишь одно: его беседа на опушке леса с Варфоломеем. Вестник обязательно встречается с Высоким Воплощенным, чтобы напомнить ему о покровительстве Свыше и о его земной миссии, которая забывается им с момента воплощения. Посторонние лица при встрече нежелательны. Многие и ныне скептически относятся к способности Высокого Духа материализоваться и дематериализоваться. Поэтому я позволю себе привести пример, зафиксированный в информационном фонде «American Broadcasting» [51]. На секретном заседании Политического Комитета ООН, обсуждавшем в 1949 году вопрос о войне в Корее, «готовой» перерасти в третью мировую войну, произошел поразительный случай. Никто не мог проникнуть на заседание «без предъявления верительных грамот или соответствующей идентификации. Никто не мог войти после закрытия дверей, не будучи замеченным стражами внешнего зала. Часовые уверяли, что не видели никого. Между тем, как только заседание было объявлено открытым... за председателем встал высокий человек.

Вокруг овального стола наступила тишина, и председательствующего сэра Роу, сначала подумавшего, что смотрят на него, толкнул локтем секретарь. Обернувшись, сэр Роу оказался лицом к лицу со стоявшим за ним незнакомцем...» [52]. Мы не будем рассказывать о беседе с Незнакомцем и о его речи против продолжения войны в Корее, а приведем лишь еще одну краткую цитату об уходе Незнакомца из зала. Закончив речь, «он пошел к двери, которая открылась перед ним... Снаружи никто не заметил его ухода...»

...Другой Незнакомец, стоявший под дубом до прихода Варфоломея на лесную опушку примерно в 1323 – 1326 гг., мог быть земным человеком, выполнявшим поручение Белого Братства, но мог быть и его сотрудником – в этом случае его уход от Варфоломея мог стать... мгновенным исчезновением вследствие дематериализации.

Любой воплощенный Великий Дух не нуждается в помощи Свыше для освоения грамоты. Его богатейший генетический код, его благодатная «Чаша» накоплений в предыдущих жизнях позволяет ему полно и глубоко усваивать любое знание. Вот почему житийные истории о получении «книжного разума» прямо от Бога или от ангелов, а не от земных учителей, являются фантазией.

Закон Кармы исключает какое бы то ни было беспричинное наказание, скажем, отнятие Благодати у Варфоломея, а закон Перевоплощения – любые прыжки через эволюционные ступени расширения сознания. Поэтому не могло быть, например, такого «чуда», которое будто бы сотворил Вестник: просфора, съеденная отроком Варфоломеем, дала ему дар понимания и запоминания любого «писания», а также усвоения всего, что он читал и чему его учили ранее. Из тупицы он мгновенно преобразился в гения. Любопытно отметить, что в этом представлении превратно отразилась реальная и сверхгениальная способность Великих Воплощенных. Не в отроческом возрасте, а позднее, годам к 28 – 30, у них открываются и гармонизируются все психоцентры, в том числе «Чаша», в которой закодированно хранятся самые ценные знания, накопленные в предыдущих жизнях, и тогда они обретают способность пользоваться этими накоплениями по желанию и по потребности. Необходимо подчеркнуть, что исключительно высокие прирожденные способности дали Варфоломею (Сергию) большое преимущество: он не только быстрее, полнее и глубже усваивал книжное знание, но и его обучение у жизни с определенного возраста шло особенным путем, путем чувствознания, недоступного обыкновенным людям.

Нашу точку зрения неверно было бы понять так, будто мы считаем неепифаниевским в рассказе о встрече Варфоломея с Вестником все, что не совпадает с Живой Этикой. Одно дело – событие, другое – рассказ о нем. Епифаний, если бы он даже услышал от самого преп. Сергия, как все было на самом деле, должен был бы поведать о чудесном событии своему читателю, соизмеряя с его сознанием это событие: в противном случае агиограф рисковал быть непонятым, рисковал утратой читательского доверия к житийному слову. Поэтому мы полагаем, что встреча с Вестником подавалась Епифанием по всем правилам его наставления о чудесах. Иначе говоря, для убеждения читателя он мог сам придумать визит Ангела к родителям Варфоломея и угощение Ангела земной пищей, но и эти эпизоды, и библейские приуподобления Епифаний изобразил бы, на наш взгляд, убедительнее (и психологически, и художественно), чем Пахомий и анонимный агиограф. Конечно, Епифаний не дал бы повода для сближения его приуподоблений ни с язычеством, ни со стригольничеством.