28 Жертвенный труд

Среди Огненных Служителей человечества следует отметить особенно тех, кто берет на себя жертвенный труд...В своем потенциале этот дух заключает все свойства, которые могут вознести человечество. Лишь мощное сознание может взять на себя жертвенный труд.

Живая Этика

Мы приступаем к исследованию очень важного периода в жизни Свято-Троицкого монастыря – с 1344 по 1354 гг. Все это время монастырь не входил в церковную монастырскую организацию: его фактический глава, инок Сергий, не был игуменом и не имел священнического сана, монашеская община жила по правилам, введенным Сергием и признанным братьями. Мы называем этот десятилетний период неоцерковленной жизни обители периодом становления, закладывания нравственно-религиозного фундамента и различаем два этапа в процессе становления.

Пахомий уделяет периоду становления весьма небольшое внимание и описывает его как безвременье в жизни обители, не имевшее никакого серьезного значения.

Об этом важнейшем периоде в истории обители Пахомий рассказал очень кратко. Он не фиксирует длительность времени становления, но пишет так, что у читателя создается впечатление о непродолжительности этого периода: во-первых, рассказ о нем весьма краток, во-вторых, в тексте не упоминается никакой меры времени, ни года, ни месяца, ни недели, ни дня. Нельзя судить о времени и по делам братии: их совсем немного, и по сути своей они могут делаться как в течение нескольких месяцев, так и в течение года. Первым названо строительство келий: «Каждый создал свою келию и наедине безмолвствовал в ней» (с. 350). Келию каждый должен был построить за несколько месяцев, и это вполне возможно было сделать за весну-лето, что ясно видно по рассказу о строительстве келий и церквицы Сергием и Стефаном. Можно предположить, что построение келий продвигалось соизмеримо с увеличением количества насельников: «Братиамъ же число множааше и приспевааше благодатию Христовою» (там же). Монастырь сложился не сразу, не за два-три прихода братьев, так что словами «количество братьев умножалось и преуспевало» выражен процесс складывания монашеской общины. Кто приходил к Сергию? «Окрест живуще святого мужа», значит, и миряне, о чем можно заключить по следующим словам: «Он же с радостию овех ползеваше (одних лечил. – А. К.), жити же хотящий приимаше...» (с. 349). Но кто же хотел с ним жить? Не сказано, что это были только монахи: все они названы «братьями». Но также не сказано, что их постригал кто-либо в монахи; Сергий такого права не имел, об игумене Митрофане Пахомий не упоминает. Все братья были удостоены «благодати Христа» (с. 350), и это утверждение склоняет нас к тому, что из числа приходивших к Сергию с ним оставались только монахи. Агиограф ранее сообщил, что сам Сергий при пострижении в монахи был удостоен новой божественной благодати, из чего следует, что прежней, по мысли агиографа, было недостаточно. Судя по рассказу Пахомия, все насельники Свято-Троицкого монастыря были молчальниками, включая Сергия, суровый образ жизни которого виден по перечню его добродетелей, о котором мы рассказали в предыдущей главке. Если представить себе, что инок Сергий фанатично, подобно жестокому аскету, исполнял буквально все, что есть в пахомиевском перечне, и при этом не трудился (труда нет в пахомиевском перечне), а веру в Бога заменил языческим страхом Божиим, то духовное совершенствование и развитие его феноменальных сил окажется невозможным. В самом деле, без опоры на труд, без мысли и без щита веры непредставимо вообще становление достойной человеческой личности. Более того, возьмись Преподобный фанатично следовать «достижениям» изнурительного аскетизма, погубил бы он (и весьма быстро) свое здоровье, а с ним и надежду на совершение великого подвига, ради которого воплотился на Руси этот Высокий Дух.

В центре внимания Пахомия не устроение обители, а конфликт между Сергием и братьями в самом главном для церкви вопросе – о священстве (с. 350), о принятии Сергием сана, а с ним и власти священника. Приведем полностью текст Пахомия: «Тем же (совершенно непонятно «чем же»; значит, тут в тексте пропуск, иначе говоря, сокращение епифаниевского текста. – Л. К.) много молимъ бывааше от братиа о священьстве (Здесь еще один пропуск: неясна причина монашеских упрашиваний. Ее раскроет только Аноним: Сергий не был официально утвержден игуменом, не был и священником, а потому не имел права ни совершать литургию, без которой невозможен богослужебный цикл, ни какое-либо другое таинство. – Л. К.). Он же не хотяше зелнаго ради смиренна» (с. 350). Вдумаемся в отказ Сергия от священства: ведь это неслыханное дело, ведь это принципиальнейший конфликт! Церковь держится на священстве. Ее посредничество между Богом и людьми не имеет оправдания, вообще невозможно без священников, а сама она – не нужна. Священник любого ранга – носитель и исполнитель власти над душами людей. Следовательно, вопрос о священстве – главный вопрос власти и бытия церкви.

Насельники монастыря, отметим это особо, не ставили вопрос об игуменстве Сергия; из чего можно заключить, что они признавали его административно-распорядительную власть, то есть игуменскую в узком смысле слова, и сам Сергий от этой власти не отказывался. Но как же тогда понять, что насельники просят Сергия: 1) «...да будеши намъ игуменъ, зело бо желает душа наша от тебя просвещатися» (с. 350); 2) «...не можем бо жити без игумена, от иных странъ призывающе священника» (там же).

Дело в том, что в то время на Руси игумен, утвержденный церковью, объединял две власти: духовную власть священника с административно-хозяйственной властью строителя монастыря. Поэтому отказ Сергия от священства был вызовом церковному правопорядку, и насельники монастыря выступили в его защиту, отвергая древнеиноческий вариант решения вопроса: периодические приглашения Сергием священника «от иных странъ» (с. 350) для исполнения литургии и отправления других, сугубо священнических служений.

Конфликт между братией и Сергием принял острую форму. Они выдвинули ультиматум: «или буди игумен, или мы вси отидем» (с. 350). Сергий продолжал стоять на своем (жаль, Пахомий слишком общо, туманно характеризует его точку зрения – «из-за особенного смирения»), и тогда братья предложили такое разрешение конфликта: «...если ты не хочешь быть игуменом, то пойдем с нами к нынешнему святителю просить его дать игумена». Так они говорили, имея в виду, что он только пойдет с ними к святителю...» (с. 350).

Конфликт описан Пахомием как скоротечное событие. При этом не сказано, как часто и сколько лет приглашался в монастырь священник со стороны. В виду этого заданная в начале рассказа неопределенность сохраняется и даже нарастает. Пахомий не дает исследователю никакой возможности внести ясность в хронологию жизни обители, и тех дел и действий, которые были осуществлены за десять лет.

Конфликт – единственное событие, когда братья встречаются с Сергием. Он как глава монастыря признан братьями. Но не описано ни одного проявления его руководства, ни одного общего дела: ни ведения хозяйственных или трудовых дел, ни даже общих богослужений, что совсем непонятно. Каждый живет сам по себе, молчит в одиночку и молится, вероятно, тоже в одиночку. Получается странная община молчальников-одиночек.

В тексте Пространной редакции период неоцерковленной жизни Свято-Троицкой обители освещен гораздо обстоятельнее и содержит немало сведений, отсутствующих у Пахомия, а также и иных, чем у Пахомия, суждений о Сергии.

Сергий начинает новый этап в своей жизни с напутствия первым насельникам, состоящего из пяти (не из трех) евангельских изречений Христа, как бы вплетаемых в венок нарождающейся Свято-Троицкой обители, живущей по Сергиеву уставу. У входа в обитель утверждается завет: «Многими скорбями (страданиями) подобает нам войти в Царство Небесное» (Библия, Деян., 14:22). В начале пути – многие страдания, в конце – жизнь вблизи Бога, в небесных селениях. Путь к высокой цели труден, и потому, хотя «званых много, но избранных мало» (с. 319). Действительно, «мало избранное стадо Христово, о котором в Евангелии Господь сказал так: «Не бойся, малое Мое стадо! Отец Мой благоволил дать вам Царство Небесное». С таким словом обратился к ним блаженный Сергий, и они с радостью и с усердием давали обещание, говоря: «Все, что ты повелишь, мы исполним, ни в чем тебя не ослушаемся» (с. 319). Изречение Христа, взятое из Евангелия от Луки (12:32), отсутствует у Пахомия, и, на наш взгляд, оно не могло быть у Епифания. Оно совершенно не подходит к описанной ситуации. Христос побуждает своих учеников не к усиленному совместному труду, как Сергий, а к тому, чтобы они не «искали», «что им есть или что пить» (12:29), чтобы продавали имения и раздавали милостыни (12:33). Но самое главное – в другом: не мог Сергий самонадеянно уподобить себя Христу, а только что пришедших, неизвестных монахов – ученикам Христа. Одно дело – смиренно подражать Ему, стремясь быть Ему подобным, и совсем другое – гордо заявлять вслух о своем подобии Христу, и уж вовсе немыслимо, нелепо – уподоблять пришлых монахов апостолам. Процитированный из «Жития» текст есть, конечно, сочинение анонимного агиографа, который готовит читателю новый сюрприз, новое разочарование.

В повествовании о периоде становления Свято-Троицкой обители Аноним продолжает основные подтемы пахомиевского рассказа – прием и труд монахов, проблема его официального утверждения игуменом. Однако повествование Анонима в девять раз обширнее рассказа Пахомия, и это, на наш взгляд, привело к тому, что в тексте Пространной редакции наряду с достоинствами (новые сведения, более подробная разработка основных мотивов) есть и существенные недостатки – повторы, длинноты и спутанность композиции. Композиция настолько рыхлая, а сюжет развивается настолько непоследовательно, «не по ряду», что невольно возникает мысль о глубокой переработке, перекомпоновке епифаниевского текста. Во всем этом необходимо внимательно разобраться.

Начнем, следуя за Пахомием и Анонимом, с темы труда монахов и Сергия. Под углом зрения этой темы у Анонима заметно деление периода становления на два этапа. Первый был благостным и кратким: монахи выполнили обещения, данные Сергию. «Каждый сам построил себе келью и жили они в согласии с Богом («живяху о Бозе»), стремясь подражать по силе-возможности жизни преподобного Сергия» («тому по силе равнообразующеся» – с. 319). И это все, что поведал Аноним о труде монахов и Сергия в первое время их пребывания на Маковецком холме. Сказано очень мало, зато вполне определенно подчеркнуто, что монахи и Сергий живут в согласии.

Повествование Анонима о втором этапе становления обители гораздо более обширно и подробно, чем о первом, а отношение монахов к общинному труду изображено таким образом, что можно назвать его странными и даже безнравственным. Причем монахи ведут себя так, будто они и не давали Сергию обещаний выполнять все его повеления. Повествование о втором этапе начинается с сообщения о том, что в лесной пустыньке собралось до двенадцати монахов. Агиограф троих из них, старца Василия, Иакова и дьякона Онисима, характеризует особо, сообщая некоторые подробности, которые мог знать только Епифаний. Это должно вызывать доверие читателя к автору. Далее агиограф повествует о том, что же делали и как жили Сергий и монахи: «Создаваемые кельи были обнесены забором, не очень протяженным, и он поставил привратника у ворот, и Сергий три или четыре кельи построил своими руками. Но и прочие все монастырские дела, удовлетворявшие потребности братии, он исполнял: и дрова на плечах своих из лесу носил и, разрубив их на поленья или растесав, разносил по келиям. Но что это я вспоминаю о дровах? Ведь поистине удивительно то, что у них тогда происходило. Аес от них бьи недалеко, не так, как мы видим теперь, но он был там, где должны были строиться кельи, и деревья шумели тут, все затеняя. Вокруг церкви повсюду были колоды и пни, здесь же высевались различные семена и выращивалась огородная зелень. Но вернемся снова к прежней беседе (заметим в скобках, что эта фраза обычно говорит о вмешательстве редактора в оригинал, о перекомпановке текста. – А. К.) о подвигах преподобного Сергия, как он без лени, словно купленный раб, служил: и дрова на всех, как было сказано, колол, и рожь толок, и молол ее жерновами, и хлеб выпекал, и горячую еду варил, и прочее питание, нужное братии, приготовлял. Он кроил и шил обувь и одежду; и из родника, который был тут же, набирал в два ведра воды, на своем плече приносил ее на холм и ставил у каждой келий» (с. 321). Тут пришла наша очередь удивиться: Аноним предлагает вернуться к прежней беседе о том же самом, но в его тексте нет такой беседы. Это первый рассказ о работе братьев, ведь и их самих раньше не было на Маковце. Аноним грубо соединил в этом тексте разные рассказы, взятые из епифаниевского протографа, и перекомпоновка стала очевидной. Причем из этой перекомпоновки явно следует, что уже на первом этапе становления обители Сергий работал на братию, «словно купленный раб». Логично будет отнести безделие и ленивый саботаж монахов именно к начальному этапу устройства монастыря. Монахам, как это видно из текста, приходилось начинать с расчистки от деревьев строительной площадки для келий: «...иде же келиам зиждемым стоати поставленым (тут действие мыслится в будущем времени. – А. К.), ту же над ними и древеса яко осеняющи обретахуся, шумяще стоаху» (с. 321). Психологически можно даже понять и оправдать монахов тем, что они пришли к Сергию из удобножитных монастырей, где они не привыкли к физической работе. Сергию волей-неволей пришлось делать за них все, в том числе и то, что не требовало ни знаний, ни умения, как например, ношение воды или поленьев для каждого монаха, или помол ржи на ручной мельнице. Для этого нужно было лишь желание приложить физическую силу, которой они, конечно, обладали.

Агиограф, продолжая рассказ о трудах и образе жизни Сергия, выразительно повествует о том, как все это воздействовало на самого Сергия: «Ночью он не спал; а молился; питался только хлебом и водой, и совсем понемногу; и никогда он не бывал без дела. И так обуздал он свое тело суровым воздержанием и великими трудами. Когда бес возбуждал в нем плотские желания, он тогда наращивал подвиг за подвигом, заботясь об устройстве места этого, стремясь угодить Богу своим трудом. И он всегда, при любой работе, повторял псалом, в котором сказано: «Всегда я вижу Господа перед собой, он справа от меня; не поколеблюсь». Так жил он в трудах и молитвах, плоть свою истончил и иссушил, стремясь быть гражданином небесного града и жителем небесного Иерусалима» (cc. 321-322, перевод мой. – А. К.). Красноречивое описание. И по стилю, и по сути оно почти целиком может быть, видимо, атрибутировано Епифанию. Наше «почти» означает, что из описания «выпадают» те строки и выражения, которые должны показать, подтвердить одну из любимых мыслей Пахомия и Анонима (но не Епифания) о жестоком аскетизме Сергия. Так, к примеру, Некто пишет, будто Сергий ночь проводил в молитвах, без сна. Но тогда выходит, что он вообще не спал, так как днем он работал, словно «купленный раб» и еще семь раз молился в церкви вместе с братьями. Долго ли может «протянуть» самый сильный человек без сна и отдыха, при непрестанном тяжелом труде, к тому же питаясь лишь хлебом и водой, «и то понемногу»? Агиограф Некто не без умысла переусердствовал в стремлении представить Сергия безумным аскетом: ведь без воды и сна он не смог бы так тяжко работать даже на самого себя сколько-нибудь продолжительное время. Ясно, что Сергий не мог при таком образе жизни обслуживать других монахов. Выражение «плоть истни си и иссуши» точнее всего передается так: «остались кожа да кости». Если поверить агиографу-анониму, то таким «доходягой» Сергий и должен был быть: начиная с 12-летнего возраста он целых 18 лет якобы жестоко постился, о чем в «Житии» говорилось уже не раз. К тому же после пострижения в монахи он неделю «ничего не вкушал», кроме просфоры; семь дней без еды – это нетрудное дело, но семь дней без воды – это рекорд голодания, и очень опасный, чреватый неожиданными заболеваниями из-за обезвоживания организма. Можно ли поверить агиографу, что иссохший, ослабевший Сергий мог выполнять все виды работ за 12 монахов при их полном нечегонеделании, кроме молитвенных песнопений? Поверить в это может только наивный человек. Агиографа-анонима мы отнюдь таковым не считаем и потому приходим к выводу, что он снова намеренно представил образ жизни Сергия в преувеличенно устрашающем виде, чтобы погасить у мирян и монахов всякое желание идти его узким путем. Преподобному Сергию, напротив, была присуща редкостная гармония духа и тела, высшая целесообразность и соизмеримость в действиях. Именно это и привлекало к нему сердца; потому-то его противники и стремились лишить его образ притягательности, внутренней красоты. Теперь с этой целью Аноним пытается представить жертвенный труд на общее благо как земное средство обретения фанатичным Сергием небесного счастья исключительно для себя. Да, преподобный Сергий, с точки зрения сторонника удобножитного монашества, работал, как купленный раб. С тем лишь принципиальным различием, не отмеченным агиографом, что Сергий работал не по принуждению, а по доброй воле: если б он не хотел, он мог бы уйти отшельничать в другое место. Сравнение с рабом точно передает меру самоотверженности Сергия, его мужественное, терпеливое отношение к испытаниям и его твердое желание создать монастырь. Но высокое напряжение добровольного труда на общее благо имело для Сергия качественно иное последствие, чем подневольная работа для раба: оно не принижало и не отупляло Сергия, а возвышало и просветляло его. Для Сергия лично-сознательный труд каждого был основой нравственно-духовного совершенствования; своим примером он учил, что без этого стержня утрачивается духовно-преобразующее действие и молитвы, и богослужения. А вкупе с таким трудом они содействуют истинному восхождению духа, становятся необходимым звеном, соединяющим высшее с низшим, великое с малым.

Труд был его важнейшей, незаменимой молитвой. Такой молитвой, в которой участвует и потому преображается и сознание, и плоть человеческая. Сравнение с купленным рабом симптоматично также и тем, что оно верно отражает норму монашеского негативного отношения к физическому труду. Удивительное сложилось положение «на Маковце»: «раб Божий» Сергий трудится за семерых, но ест меньше всех, и все, что надо, успевает сделать для жизнеобеспечения. Семеро с ложкой, один с сошкой, и этот один вовсе не протестует, а, напротив, радуется такой работе как новой возможности движения к заветной цели. Идеал служения Богу и людям? Нет, Сергий так не думал. Он хотел, чтобы трудились все, как он. Но, встретившись с презрительным отношением монахов к физическому труду, он не стал ни увещевать их, ни уходить от них. Если уж ему дано новое испытание, значит, его надо исполнять не ропща.

Агиограф, расхваливая и перехваливая Сергия за жертвенный, бескорыстный труд, не осуждает, однако, монахов за бессовестный, вовсе не христианский паразитизм. Агиограф ограничивается удивлением, как это «было у них тогда». Да и мог ли он написать об этом критически? Нетрудовой образ жизни монахов был нормой, одобренной церковью. Необходимо осознать, что простые требования Сергия к монахам были для них неслыханно новы. Наиболее неприемлемым оказалось требование об обязательном физическом труде каждого, соблюдение которого ставило перед монахами совершенно новую задачу – жить на самообеспечении, удовлетворяя свои потребности в жилье, питании и одежде за счет своего труда, не прибегая к помощи извне. То, к чему они привыкли в удобножитных монастырях – сытная, беспечальная жизнь – противопоставляется истинному подвижничеству. Похоже, что монахи не пошли за Сергием, так как «Житие», ярко повествуя о его трудах, пощении, невнятно говорит о поведении братии. Князь ли тьмы внушил монахам придти на Маковец, или побудила их на это молва о Сергии, – в любом случае тень от их недостойного поведения ложится на Сергия, который с каждым из них беседовал, проверяя «веру и усердие», и после проверки давал согласие на поселение вместе с ним. Выходит, он жестоко ошибся в них, не сумел распознать их намерения и характеры? Такое впечатление о Сергии создал анонимный агиограф. Сергий же знал, на что идет, принимая новых насельников. Он знал, что им, как и его брату Стефану, не понравится жизнь действительно подвижническая, но знал он и другое: готовых подвижников не было, и ему надлежало работать с теми, кто пришел, надлежало перевоспитывать их. За этот новый жертвенный труд он и взялся «с радостию».

Такова, на мой взгляд, суровая, неподслащенная правда о первом периоде монашеской общины на Маковце, правда, которая все же – вопреки воле анонимного агиографа – подает о себе голос со страниц «Жития Сергия».

Среди приуподоблений к Библии мы не видим двух основных требований устава Сергия: о физическом труде каждого и о нестяжании (с. 319), которые взятые вместе исключают иждивенческий подход к служению Богу. Как из Ветхого, так и из Нового Завета агиограф легко мог извлечь замечательные поучения о пользе труда, об осуждении лени и паразитизма (напомним в скобках, что знаменитое изречение «не трудящийся да не ест» принадлежит апостолу Павлу), о высокой самоценности труда как умственного, так и физического. «Забывчивость» агиографа объясняется легко: тема труда в ее евангельском, истинно христианском освещении, тема стяжания и нестяжания была жгучей темой в XV в. и особенно в начале XVI в., когда была создана Пространная редакция, и поныне осталась таковой. Чтобы не дразнить гусей, агиограф опустил эту тему в приуподоблениях, то есть оставил ее без библейской священной санкции. Полезен, очень полезен для сокрытия истины оказался простой, в сущности, литературный прием умолчания.

Аноним пишет, что у Сергия на Маковецком холме собралось до 12 монахов (с. 321) и что именно в это время никто из них не трудился, а все, что им требовалось для жизни, создавалось и обеспечивалось трудом одного лишь Сергия. Это сообщение нельзя признать достоверным. Такое количество монахов не могло разместиться в «малой церквице» (с. 307) на двоих. Кроме того, Сергий, хотя и мог «работать за двоих» (с. 320), но, понятно, не за 12 человек, причем в течение ряда лет. Следовательно, в монастыре могло вначале жить столько насельников, сколько могло втиснуться в церквицу. Ее размеры жестко лимитировали общее количество монахов. Их было, похоже, три-четыре человека. Это число мы берем не с потолка: именно «три или четыре келий Сергий сам построил своими руками» (с. 321). Монахи же не построили ни одной, и этот вывод, как мы показали ранее, ясно следует из слов агиографа о том, что «все монастырские дела, потребные для братьев», делал Сергий.

Можно ли реалистически объяснить утверждение Анонима, что на Маковце собралось 12 монахов? Ответ подсказывается тем, что это же количество насельников, не считая Сергия, называется в рассказе об архимандрите Симоне, пришедшим «под руку» Сергия из далекого Смоленска, куда, значит, дошла молва о подвижнической жизни Сергия. В одной из редакций «Жития» сказано, что архимандрит Симон принес деньги для построения просторной церкви. Если оба рассказа (о жертвенном труде Сергия на 12 монахов и о приходе к нему архимандрита Симона) объединить, тогда все становится на свои места и легко объясняется при условии, что единый рассказ помещается в «Житии» там, где идет речь о жертвенном труде Сергия, а затем и о его конфликте с монахами. Вполне логично объясняется и разрешается и этот острый конфликт, о котором мы расскажем в следующей главке.

Возвращение к епифаниевской композиции событий и рассказов о них поможет разумно понять и нынешнюю странную особенность рассказа о периоде становления монастыря. Эта особенность состоит в том, что на первом этапе монахи будто бы трудились так, как обещали Сергию, сами построили себе кельи, жили в согласии с Сергием, а на втором этапе они трудиться вдруг (без каких-либо причин) перестали, все труды и заботы переложили на Сергия, и в довершение такого развития общины монахи вошли в острый конфликт с Сергием. Все это вместе взятое и оказалось для читателя тем сюрпризом, о котором мы обещали ранее рассказать. Развитие общины от лучшего к худшему и сюрприз имеют в основе одну и ту же мысль: Сергий не справился с обязанностями главы общины и не распознал своевременно, что за монахи пришли «жить вместе с ним». Аноним услужливо предлагает свое объяснение Сергеевых неудач: он де, всей душой устремился к тому, чтобы стать «гражданином небесного града и жителем небесного Иерусалима» (с. 322), и, поглощенный целиком спасением своей души, самоустранился от управления монашеской общиной. Таким образом, у Анонима получилось, будто Сергий не оправдал возлагавшуюся на него Свыше надежду быть спасителем душ многих (с. 318), и монастырь как коллектив, как община монахов не состоялся. Сергий будто бы пример, достойный подражания, но никто не подражает ему в главном – в труде на общее благо. При указанной выше обратной перекомпоновке событий и рассказов развитие Свято-Троицкой общины будет иным – от худшего к лучшему, образ Сергия придет в соответствие с его епифаниевским толкованием и с фактом его официального утверждения игуменом Свято-Троицкого монастыря.