Наше исследование, мы надеемся, показало, в каком направлении шла переработка епифаниевского «Жития» и какими методами она осуществлялась. Но о методах мы до сих пор сказали далеко не все, что следовало бы сказать. Теперь мы хотим восполнить этот пробел.
Начнем с небольшой иллюстрации. Весьма показательны различия между заглавиями «Жития Сергия» в редакциях Пахомия и Анонима.
Первая пахомиевская редакция: «Житие и жизнь преподобного отца нашего игумена Сергиа. Списано учеником его священноиноком Епифанием, в нем же имат от Божественных чудес его» (с. 343).
Пространная редакция: «Житие преподобнаго и богоноснаго отца нашего игумена Сергиа чюдотворца. Списано бысть от премудрейшаго Епифаниа» (с. 285).
Эти редакции, как известно, не принадлежат перу Епифания: первую сделал в середине XV в. – на основе позднее утраченного оригинала Епифания – Пахомий Логофет, а вторую, вероятно, на основе оригинала и различных редакций Пахомия составил и написал в 20-е гг. XVI в. анонимный агиограф. Текст Пахомия и текст Анонима весьма различны и по содержанию, и по форме. Достаточно сказать, что «Житие» в редакции Анонима в несколько раз обширнее Первой пахомиевской редакции. Оба редактора, опираясь на средневековую традицию и не обременяя свою совесть, переделали в соответствии с потребностями времени и требованиями заказчика епифаниевский оригинал. И этот оригинал... исчезает для мира и для читателя, а вместо него и от имени подлинного автора читателю предлагается переделка-подделка. Вот это деяние христианским и просто честным назвать нельзя. Обе подделки слабее, хуже оригинала: Епифаний тогда и потом был признан (за другие свои сочинения) самым талантливым литератором своего времени. И он был, видимо, самым ученым: не зря же он вошел в историю под прозванием Премудрый. Один из агиографов-переделывателей, Пахомий Серб, получал за свою работу денежную плату от заказчика. По этой или по другой причине он позднее на титульном листе стал писать только свое имя: «Житие и жизнь и подвиги преподобного и богоносного отца нашего игумена Сергея, въ нем же имать и от божественныхъ чудесь его. Списано от Пахомиа иеромонаха Святой Горы» (с. 165, Вторая пахомиевская редакция). Епифаний забыт, Пахомий сознает себя единственным автором «Жития Сергия», однако на этом изменения в формуле авторства не прекратились. Свою Третью редакцию Пахомий озаглавливает так: «Житие и жизнь преподобного и богоносного отца нашего Сергиа», а на верхнем поле дописано: «в нем же имат от божественных чудес его; списася от священноинока Пахомия от Святыя Горы и Епифа (ния), священноинока, духовника, ученикъ бывъ и послушник святого Сергиа» (с. 168). Такое заглавие отражает движение авторского самосознания от эгоистичного присвоения чужой интеллектуальной собственности к честному признанию авторства двух литераторов. Благой процесс развития сознания Пахомия завершился несколько позже, получив четкое и правдивое выражение в заглавии Четвертой редакции (Троицкий вид): «Житие и жизнь преподобного и богоносного отца нашего игумена Сергиа, въ нем же имать и от божественных чудес его. Прежде списано бысть от духовника мудрейшаго Епифаниа, послежде преписано бысть от священноинока Пахомиа Святыя Горы» (с. 176). В отличие от Третьей редакции здесь на первое место поставлен Епифаний, который и назван основным автором (списано бысть), а к себе Пахомий применил причастие «преписано» (от глагола «преписати»= перевести; переписать со значением и «скопировать», и «переделать»). Справедливость по отношению к Епифанию была восстановлена (по тогдашним понятиям), и читателю как бы предоставлялось право самому решать, что в «Житии» осталось от Епифания, а что изменено и сочинено Пахомием.
Обратимся к заглавию Пространной редакции. Епифаний, единственный автор, назван «премудрейшим»; получается, что он сам так возвеличил себя. При этом вообще отсутствуют спокойные, констатирующие наименования автора, например, «ученик Сергия» или «священноинок», как в «Похвальном слове» Епифания. Определение «премудрейший», как говорят газетчики, поставлено «глазасто», на него нельзя не обратить внимания. Но оно явно самохвально, и потому, конечно, принадлежит не Епифанию, человеку действительно умному и скромному, а Анониму, создателю Пространной редакции. По первому впечатлению определение «премудрейший» возвеличивает Епифания, но когда читатель осознает, что оно – самоопределение, тогда положительное мнение о Епифаний меняется на отрицательное. Ведь даже Бога величают просто «Премудрым». Для того, кто знает, что на самом деле Пространная редакция «Жития» – сочинение не Епифания, а некоего автора, пожелавшего скрыть свое имя, для знающено это читателя определение «премудрейший» есть ироническая насмешка над Епифанием, слегка прикрытая преувеличенной похвалой. Подлинное имя ироничного Анонима до сих пор не установлено: видно, он тщательно обдумал меры по сокрытию своего инкогнито, ибо осознавал неприятности и опасности, которые могла бы навлечь на него демаскировка. Мы показали на конкретных примерах, что Некто намеренно умалял, принижал не только образ Епифания, но и Сергия.
Словосочетание «премудрейший Епифаний» можно рассматривать как модель одного из главных методов переосмысления и подмены епифаниевского образа Сергия, как модель метода перехваливания, доведения хвалы и славы до иронии или до абсурда (все примеры аскезы «выше естества», от младенчества начиная; непригодные примеры символики числа 3; смирение до самоуничижения и т. п.). Метод этот понимается Анонимом всеохватно: любая критика святого или несогласие с ним должны быть только под покровом хвалы и лести; любой поступок Сергия, любое его размышление надо хвалить, исхитряясь при этом показать якобы характернейшее для Сергия качество – лицемерие, раздвоение души, умело им прикрываемое. Некто придумал и коварно применил от имени Епифания ряд способов неявного переосмысления образа Сергия:
1) прямая речь Сергия используется для его самодискредитации (спор отрока с матерью, спор в лесу со Стефаном, диалог с игуменом Митрофаном и т. д.);
2) неточные (усеченные или перемешанные) цитаты из Библии, меняющие их истинный смысл, или неверное приуподобление (когда их делает Сергий, то тень ложится на него, когда агиограф, то – на Епифания); примеров много, напомним цитаты из Нового Завета, в которых Сергий уподобляет себя Христу, а свое «малое стадо» – апостолам, и обещает ленивым монахам различные нетрудовые блага; напомним замену слова «вихрь» на «малодушие» в псалме Давида;
3) саморазоблачительная молитва отрока Варфоломея, в которой он жалуется Богу на своих родителей и требует себе места среди угодников Божьих;
4) в почти неразрешимых ситуациях Некто спокойно прибегает к помощи Бога, от имени Которого («Бог хочет» – несколько примеров) говорит сам, и при этом Сергий, ничего не зная о желании Бога и потому как бы невольно подрывая свой авторитет, продолжает делать ошибочные действия и заявления (например, в споре с монахами о священстве).
5) Подчеркнем, что все переосмысления библейских цитат и приуподоблений всегда преследуют одну цель – умалить или исказить образы Сергия и Епифания. Переосмыслений с другой целью (доброй) нет. О Епифании надо сделать одно конкретное добавление. Его метод объяснения чудес и укрепления веры в них постепенно выхолащивается (то свидетели чуда есть, то их нет; то приуподобление чуда удачно, то неудачно) и тем самым становится ненужным, необязательным.
Большое значение для переосмысления текста имеет метод композиционных перестановок и метод создания иллюзорного, чисто агиографического времени.
6) Композиционные перемещения крупных частей текста не наша находка. Мы лишь открыли у Пахомия и Анонима этот метод переосмысления текста и попытались осознать его значение и роль. Иногда переделыватели так прихотливо меняли композиционное построение, что, кажется, их «творчество» не поддается разумному объяснению. В Первой пахомиевской редакции беседа престарелого митр. Алексия с преподобным Сергием о том, чтобы Сергий согласился после смерти Алексия занять его престол, помещена – в полном соответствии с историческим ходом событий – до рассказа о победе над Мамаем на поле Куликовом: беседа состоялась в 1377 г. – в самом начале 1378 г., а победа была одержана, как известно, в сентябре 1380 г. Однако в Третьей редакции Пахомий переносит упомянутую беседу с ее прежнего места на другое – после рассказа о победе над Мамаем. Так же поступает почти 100 лет спустя и составитель Пространной редакции. Обе исторические даты они, конечно, знали точно; зачем же тогда намеренно, вопреки фактам, переместили с одного места на другое рассказ о беседе митрополита Алексия с Сергием, сдвинув историческое, действительное время беседы года на четыре позднее? Не ради ли того, чтобы бросить тень на Епифания и подорвать доверие читателя к самому факту (был – не был) отказа Сергия от поста митрополита, посеяв в читательском сознании мысль об ошибке Епифания? Так поступили Пахомий и Аноним с событием, отмеченным во многих летописях.
Стоит ли удивляться, что композиционное перемещение рассказов о событиях, хронологически нигде точно не зафиксированных (чудеса, сотворенные Сергием, или приход к нему архимандрита Симона) вообще не составляло для редакторов «Жития» серьезной проблемы? Что они, руководствуясь требованиями церковной, или политической конъюнктуры, или иными побуждениями всегда готовы были к соответствующей перекомпоновке «Жития»?
В принципе подход к композиционным перестановкам Анонима-составителя Пространной редакции одинаков с подходом Пахомия. Некто с помощью перестановок сильно сократил повествование о доцерковном периоде истории монастыря Святой Троицы; так же поступил ранее и Пахомий. Однако два существенных отличия композиционного реструктурирования Анонима от метода Пахомия мы должны тут отметить. Во-первых, сокращения в Пространной редакции менее объемны (в целом), чем в Первой пахомиевской, и потому менее заметны, во-вторых, значительно большая часть епифаниевского текста не изъята Анонимом, а переписана в контекст церковного периода монастырской истории; тем самым эта часть сохранена для потомков. Сохранена потому, вероятно, что сами по себе тексты рассказов «О изобиловании потребных», «Об архимандрите Симоне» и «О изведении источника» подходят как для возвышения авторитета Сергия (в любом контексте, на любом месте), так и для возвеличения церкви, священноначалия (в контексте перехода Сергия и монастыря в церковную структуру). Ради чего Пахомий и Некто сделали столь существенные композиционные перестановки в «Житии»? Ради умаления и искажения образа святого Сергия: об этом уверенно можно судить по результатам хирургических операций над композицией. Перестановка двух рассказов о чудесах лишала Сергия дара чудотворения, вернее, отодвигала дарование этой силы на более поздний, церковный период его жизни. Невнятное упоминание Пахомием того, что «святой муж» «ползевал» мирян, приходивших к нему в пустыньку, не лишало смысла композиционные перестановки, так как для осознания истинного значения пахомиевского упоминания нужен был предварительный семантический анализ текста. Но кто же тогда мог и хотел его делать? Перестановка рассказа об архимандрите Симоне в церковный период лишала «дикого», молодого игумена Сергия авторитетнейшей поддержки и ввергала его в трудный кризис, финансовый и богослужебный. Признание же Симоном духовного подвига Сергия было для него крепкой нравственной, религиозной опорой и санкцией; но это признание утрачивало всю ценность в том случае, когда Симон приходил «под руку» Сергия после того, как тот получил от церкви сан священника и игумена. Словом, композиционные перестановки трех рассказов обедняли духовную и трудовую жизнь Сергия и монахов, пришедших к нему. И тут как бы сам собою возникал вопрос: а что же может дать монахам неопытный и духовно бесплодный игумен? Может ли он спасти их души, если он не в состоянии наладить упорядоченную жизнь в монастыре?
Перестановка трех рассказов создала для агиографа Некто и отчасти для Пахомия значительные трудности в описании целого десятилетия неоцерковленной жизни Сергия и Свято-Троицкого монастыря. Надо было чем-то, какими-то делами заполнить эти годы. И решение было найдено. Нам предстоит его осознать и оценить.
7) И Пахомий, и Некто как бы поместили это десятилетие в хронологический вакуум в этот период не было времен года, счет шел только по дням, все события и происшествия носили локальный характер, – словом, в тексте не было никаких признаков длительного, многолетнего времени доцерковной жизни Сергия и монахов. Их жизнь была исполнена тягот, но тягот однообразных, и это позволяет охарактеризовать их, описав всего несколько дней или несколько событий. Пахомий, избравший путь многократного сокращения исходного текста, рассказал на двух рукописных страничках лишь о факте прихода монахов к Сергию, о споре монахов с ним по поводу священства и игуменства, и, кроме того, кратко перечислил добродетели Сергия. Агиограф Некто не принял столь резкого сокращения текста, ибо оно создавало несвойственный ему телеграфный стиль изложения. Некто пошел иным путем. Он стал заполнять хронологический вакуум двумя способами: художественными описаниями природы, и (в основном) беседами и спорами монахов с Сергием. Текст у Анонима получился в несколько раз длиннее пахомиевского. Но вместе с тем и у того, и у другого этот текст был значительно меньше текста, который им потребовался для описания двух лет предыдущей, отшельнической жизни. По этой причине возникал желательный эффект читательского восприятия житийного времени: текст короче – действительное время короче.
Агиограф Некто, в отличие от Пахомия, кое в чем запутался и не заметил этого. Так, на с. 318 он написал, что Сергий был очень крепок и мог работать за двоих («...могый за два человека...»), а на с. 322, что он изнурил себя до предела крайним воздержанием, так что «...плоть истни си и иссуши...». На с. 318 о монахах сказано: «И създаша себе кыйждо свою келию и живяху о Бозе...», но на с. 320 заявлено, что «...сам Сергий трие или четыре келий своима рукама създа», потому что монахи ленились, жили не по-божески. Возникло также противоречие с текстом Пахомия. Аноним говорит об общине из 12-ти человек и в доцерковный, и в церковный периоды монастырской жизни, Пахомий же относит двенадцатичленную общину только к церковному периоду. У Пахомия поэтому не возникает несоизмеримости между церквицей на двоих и тринадцатью монахами, молящимися в ней, а у Анонима такое противоречие возникает и возбуждает новый вопрос о его вмешательстве в исходный текст. Если бы Аноним не перемещал рассказа об архимандрите Симоне, тогда сами собой обозначились бы два этапа в доцерковной жизни монастыря, и тогда отпали бы два противоречия: 1) 3-4 кельи на первом этапе построил Сергий, а на втором – сами монахи; 2) на первом этапе жило, помимо Сергия, 3-4 монаха, а на втором –12.
8) Смешение двух этапов в доцерковной жизни монастыря было не случайным, а осознанным, целенаправленным: оно создавало новые возможности прикровенного искажения образа Сергия. В трактовке анонимного агиографа получилось, что Сергий якобы не руководит общиной, а монастырские общие дела пущены на самотек, так как он фанатично занят только своими духовными подвигами и борьбой с искушениями. Поэтому правила строгой жизни, принятые монахами добровольно, не выполняются ими. Сергий исступленно работает один на всех и за всех, как «купленный раб», и якобы ничего не может поделать с откровенно иждивенческими настроениями братии, хотя эти настроения и не нравятся ему. И в довершение всего в исключительно важном, спорном вопросе о священстве правы оказываются монахи, а не Сергий.
Так создавался образ фанатичного, эгоистичного и беспомощного Сергия, якобы не понимающего ни устроения церковной жизни, ни эффективных способов воспитания монахов.
Возможно, что агиограф, создавая хронологический вакуум, учитывал и психологическое различие в восприятии читательским сознанием длительности времени настоящего и времени прошлого, различие, известное каждому и тем не менее не вполне осознаваемое: равный срок в прошлом кажется и короче, и беднее событиями, чем в настоящем.
Вследствие композиционных передвижек в «Житии Сергия» и умелого создания иллюзорного восприятия времени Анониму относительно неплохо удается представить агиографический год с небольшим как десять реальных лет существования монашеской общины под началом Сергия. Но зачем были нужны все эти текстологические и психологические ухищрения со временем? Для переосмысления образа Сергия. В сознании читателя закрепляется: 1) сам по себе Сергий не смог должным образом управлять даже небольшой общиной монахов, но все переменилось к лучшему, как только он согласился признать руководство церкви; 2) где церковь, там не только успех, но и чудеса, а, значит, и истинный Бог.
Целенаправленные перекомпоновки текста начинаются с главы «О прогнании бесов». Отсюда замечается несоответствие между содержанием нескольких глав и их названиями. В указанной главе, кроме «прогнания бесов», речь идет еще: 1) об устройстве монастыря; 2) о болезни и смерти «приходящего попа» Митрофана и длиннющих спорах монахов с Сергием, не желающим становиться игуменом; 3) о беседах Сергия с епископом Афанасием и о перемене взгляда Сергия на священство.
Другими словами, в главе «О прогнании бесов...» помещены еще три главы, содержание которых не связано с изгнанием бесов.
К политематичным главам относятся также две главы, следующие за главой «О прогнании бесов»: главы «О начале игуменства святого» и «О Иване, сыне Стефана». В главу «О начале игуменства...» внесены также рассказы о становлении первоначальной Свято-Троицкой общины и о приходе к Сергию из Смоленска архимандрита Симона. Название главы «О Иване, сыне Стефана» относится лишь к 1/6 части ее объема. Помимо рассказа о пострижении Ивана, в этой главе оказались рассказы об образе жизни Сергия после получения игуменского чина, об истории заселения Маковецкого холма и новый рассказ о первоначале неофициального игуменства Сергия.
Переход от монотематических к политематическим главам, от соответствия содержания главы ее названию к несоответствию понадобился Анониму, как мы ранее старались показать, для одновременного решения двух задач: 1) для обеднения деятельности Сергия в неоцерковленный период монастыря; 2) для прикрытия перемещения важных событий из этого периода в следующий, оцерковленный.
Конечно, еще в главе «Начало житию Сергиеву» обращает на себя внимание некоторое несоответствие названия ее содержанию, вернее, несоразмерность составляющих ее частей. Почти все сюжетное повествование отведено рождению и первым младенческим месяцам жизни Варфоломея, в то время как остальному времени детства (почти 7 годам) отведено лишь 15 строк их 263-х. Причем из пятнадцати 11 строк – это краткий рассказ о начале учения Варфоломея; иначе говоря, о детстве есть лишь упоминание. В «Похвальном слове» о детской поре сказано так: «Сий убо преподобный отець нашь Сергие из детьска възраста, и от юны връсты, и от младых ноготь предасться Богу...» (с. 277). В «Житии Сергия», однако, есть только рассказы о прилежании Богу в младенчестве и юности, но детский возраст пропущен хотя канон преподобнического жития требовал рассказа о детстве. Отсюда можно сделать вывод, что соответствующий рассказ Епифания не был, видимо, включен в «Житие» ни Пахомием, ни Анонимом. Тем самым мы получаем основание считать изъятие рассказа о детстве первым вмешательством в композицию «Жития».
10) И Пахомий, и Аноним широко применяют для переосмысления текста метод умолчания или недоговаривания, как правило, о чем-то весьма важном. Напомним некоторые примеры: умолчание о крушении служебной карьеры Стефана (к выгоде Стефана и невыгоде Сергия), об одобрении Богом прихода Симона в Свято-Троицкий монастырь (к невыгоде Симона и Сергия), незаконченность размышления о двух путях монашества (в итоге к выгоде Анонима, так как не говорится, что же одобряется Свыше) и т. д. Отсутствие благословения Бога также является прикровенной формой авторской критики.
Сравнение двух редакций помогает выявлять искажения епифаниевского текста: у Пахомия Сергий, следуя древнеиноческим примерам, не желает принять сан священника, объединяя в своих руках власть над душами и телами монахов, и это понятно: но у Анонима Сергий не желает быть ни священником, ни игуменом, хотя на деле уже исполняет обязанности игумена, и такая позиция воспринимается как неоправданный каприз, как проявление пустого упрямства.
11) Аноним манипулирует различными обращениями-именами или титулами-званиями; например, желая показать смирение Сергия как самоуничижение, Аноним вкладывает в уста Сергия такие обращения к критикующим его монахам, как «отци мои и господие»; или Аноним называет Сергия святым лишь после утверждения официальным игуменом; или Сергий преувеличенно смиренно называет своего брата Стефана отцом и господином и т. д. Образ Стефана не столько интересует Анонима сам по себе, сколько как средство для умаления Сергия: когда братья изображаются вместе, то Стефану всегда отдается первое место или выказывается предпочтение.
12) Отметим кратко два изысканных способа переосмысления текста. Омонимы по своему определению как бы созданы для малозаметного перетолкования смысла текста, и Аноним этим ловко пользуется. Вспомним, как смысловая игра со словом «дом» в псалме Давида позволяет Анониму превратить церквицу и лесную пустыньку Сергия из его природного, уединенного дома в дом загробный еще при жизни, еще в цветущие годы молодости. Или вспомним, как слово «хлевина» умело употреблено в значениях «дом» и «хлев» с намеком на хлев, в котором родился Иисус Христос (наш разбор символики тройственных чисел. – А. К.). Второй способ мы назвали бы курьезом, измышленным на потеху читателя: Сергий совершенно серьезно стреляет в дьявола «чистотными» стрелами в ответ на стрелы, которые пускает дьявол в Сергия, стремясь разжечь в нем половые влечения.
13) Разумеется, Пахомий и Некто применяют и метод интерполяций в текст, но метод этот прост, хорошо известен, и потому мы не собираемся специально рассматривать его (наиболее характерный пример – хронологические интерполяции – мы уже разбирали).
14) Здесь нам хотелось бы отметить еще один тонкий способ переосмысления текста, который можно назвать лексической подменой. Некто, рассказывая о решении юноши Варфоломея отсрочить на неопределенное время уход в монахи ради ухода за старыми, больными родителями, характеризует решение не как естественное выражение почитания родителей и любви к ним (об этом Некто говорил раньше), а лишь как угождение родителям (с. 305), которое (в отличие от любви) может быть и бывает эгоистичным (Варфоломей угождал якобы для того, чтобы получить от родителей благословение).
Разумеется, мы не исчерпали весь редакторский арсенал методов и приемов переосмысления протографа. И не ставим себе такой задачи. Однако полагаем целесообразным дать, наряду с конкретным разбором каждого метода и средства, и общее представление о них и их месте в системе авторских изобразительных и выразительных средств.
- Войдите, чтобы оставлять комментарии